Плюс-минус бесконечность (сборник)
Шрифт:
— Вы с ума сошли! — вскричал Леверрье.
— Возможно, — холодно согласился Милютин. — Но почему, скажите на милость, природа пошла на неоправданное усложнение? Почему кожа на ладонях не такая, как на груди, спине, животе? Почему папиллярные линии нельзя стереть, они восстанавливаются даже если содрать с пальцев кожу? Для чего понадобился колоссальный запас надежности? Если допустить, что папиллярные линии несут в себе информацию, то она идеально защищена.
Леверрье забарабанил пальцами по колену.
— Остается пустяк, — сказал он нарочито
— Я это сделал, — помолчав, проговорил Милютин.
Леверрье остолбенел.
— Но это немыслимо… Нет, вы понимаете, что говорите?.. А если на самом деле… Тогда нужно немедленно, слышите, немедленно…
— Информация должна быть полной, Луи, только в этом случае игра стоит свеч. Моих и ваших ладоней, увы, недостаточно. Понадобились бы руки всех людей Земли. И, самое главное, чистые руки, иначе информация принесет не пользу, а вред. Огромный, непоправимый вред.
— Все, что угодно, можно отмыть до стерильной чистоты! — заверил Леверрье.
— Все, кроме рук, жаждущих власти, денег и смертоносного оружия…
Тамтам
— В Эквадоре землетрясение, — оторвавшись от газеты, сказал Леверрье.
— Тамтам, — пробормотал Милютин. — Турнедо в стиле Монтморенси великолепная вещь! А знаете, как готовится? Нужно нарезать морковь в форме орешков и тушить в сливочном масле на медленном огне. Поджарить мясо а-ля соте и выложить на гренки. Оставшуюся на сковороде жидкость разбавить белым вином, соусом «Деми-глас» и вскипятить. Донышки артишоков…
— Постойте, — взмолился Леверрье. — При чем здесь тамтам? Ведь это африканский барабан. А Эквадор…
— Не сомневаюсь в ваших географических познаниях, Луи. Правда, слово «тамтам» индийского происхождения, но я, действительно, имел в виду африканский барабан. Только не как музыкальный инструмент, а…
— Как сигнальное средство?
— Мы понимаем друг друга с полуслова, — улыбнулся Милютин и отодвинул тарелку. — То, что произошло в Эквадоре, предсмертный крик гибнущей галактики.
Леверрье скомкал газету.
— Какой еще крик? Землетрясение — вы что, не слышали?
— Кофе остынет, — предупредил Милютин. — Видите ли, Луи, бессмертна лишь Вселенная. Планеты, звезды и целые галактики умирают, словно люди, хотя и не так скоро…
— О чем вы говорите?
— Ну, пусть сигнал бедствия, вселенский SOS…
Леверрье вскочил, опрокинув кофе.
— Ваша фантазия, Милютин, переходит все границы!
— Зачем так волноваться, Луи? Гарсон, приберите, пожалуйста!
— Рассказывайте по порядку, — потребовал Леверрье.
— Что вы знаете о гравитационных волнах, Луи?
— Очевидно, то же, что и вы. Это волны тяготения, излучаемые неравномерно движущимися массами. Ну, что еще? Гравитационные волны предсказаны теорией относительности
— Движущиеся равномерно небесные тела гравитационных волн не излучают. Но вот наступила катастрофа. Звезда начинает пульсировать, биться в предсмертных конвульсиях. Движение гигантской массы становится неравномерным, и в пространство устремляются потоки гравитационных волн. А если катастрофа охватывает целую галактику…
— Очевидно, волны, испускаемые массой звезд, складываются…
— Вот именно, Луи. Но по-разному — иногда усиливая, а чаще гася друг друга.
— Насколько известно, — сказал Леверрье, — плотность потока волн тяготения у поверхности Земли чрезвычайно слаба, иначе их давно бы обнаружили.
— Общий фон излучения, и правда, ничтожен. Но агония галактики длится миллионы лет. И время от времени всплески оказываются столь велики, что на Землю обрушивается гравитационный ураган. Земля содрогается словно тамтам, это и есть землетрясение.
— Очень уж просто… — с сомнением проговорил Леверрье.
— Я упростил сознательно. Нужно учитывать также нестационарные процессы в толще Земли, резонансные явления. Гравитационный ураган играет роль катализатора, резко усиливающего реакцию.
— Вы меня почти убедили. Но нельзя быть таким неисправимым романтиком: предсмертный крик, зов о помощи… Превратили катаклизм в трагедию!
Милютин выпустил кольцо дыма.
— Послушайте, Луи… — произнес он медленно. — Я воспользовался статистикой землетрясений за несколько последних столетий. Обработал множество сейсмограмм, согласовал их временные и пространственные масштабы, а затем ввел всю эту информацию в компьютер…
— И что же? — насторожившись, спросил Леверрье.
— Ах, лучше бы я этого не делал… — с горечью сказал Милютин.
Все для счастья
— Вы задумывались, Луи, над тем, что было бы с вами, если бы ваша матушка вышла замуж не за вашего отца, а за другого человека? — спросил Милютин.
— Какое смешное слово «ма-туш-ка», и очень милое, — восхитился Леверрье. — У вас, русских…
— Так все же, задумывались?
— Нет, — чистосердечно признался Леверрье. — Но, полагаю, ничего особенного. Просто у меня был бы другой отец.
— И передо мной оказался бы не симпатичный, полный и, увы, успевший облысеть холостяк ниже среднего роста, а долговязый, рыжий, отталкивающей внешности многодетный отец семейства. К тому же тощий.
Леверрье обиженно фыркнул:
— Это скорее ваш портрет, Милютин!
— Польщен. Но я не рыж и не многодетен. А жаль, тогда бы хоть чем-нибудь выделялся среди современников.
— Сейчас вы скажете, что Мальтус ошибся и демографический взрыв нам не угрожает.
— Вы, как всегда, проницательны, — одобрил Милютин. — Но я не думал ни о Мальтусе, ни о мальтузианстве. Имел в виду совсем другое.