Плюс пятнадцать ради успеха
Шрифт:
Рассмеявшись, Лариса убежала на работу, а вот мне смешно не было. Я знала, что она бывает крайне упряма, и если что-то вобьет себе в голову…
Мне так и представилось, как ночью субботнегого дня мы крадемся по городу и лапаем все здания в том районе, где находится клуб, с целью найти потайную дверь. Почти как в сказке про золотой ключик и любопытного Буратино.
И, несмотря на то, что в сказке все закончилось хорошо, я четко знала, что не хочу ничего подобного видеть в своей реальности. И что мне лучше держаться подальше от лысого Бармалея.
И
От Ковальских особенно.
Но появилось вдруг назойливое предчувствие, что вскоре я увижу и первого, и второго. И если с первым все было более чем понятно: все-таки я работаю в его компании. То со вторым…
— Клуб искать не пойду! — пробормотала я в пустоту.
Пустота ответила тиканьем настенных часов, которые словно говорили: «Все равно… Это все равно…»
А потом из них вдруг выглянула кукушка, которая все два года, что мы здесь живем и наблюдаем за событиями ее деревянного домика, предпочитала спать и молчать. Вопреки тому, что на часах было без девяти минут восемь, она прокаркала вороной четыре раза и скрылась.
И ничего удивительного, что я была слегла в шоке и…
Собственно, ничего удивительного не было и в приветствии, которое мне отвесил Ковальских, войдя с утра пораньше в приемную:
— Почему у тебя глаза, как у жадной белки, которая подавилась орехом?
— Это чтобы вас лучше видеть, — буркнула я и опасливо посмотрела на коридор за его спиной.
И только заметив, что лысого нет, смогла расслабиться и начать работать.
Хотя Ковальских мне сильно мешал.
Глава № 31
Нет, он не заваливал меня поручениями. Более того, воздерживался от очередных язвительных комментариев. И ни единого раза не намекнул, что снова хочет видеть меня своей помощницей.
Мне позволялось сидеть в приемной у кабинета Леры, позволялось выполнять ее поручения с набором и рисовкой множества графиков. Мне позволялось молчать, раз мне хотелось этого, но…
Все это под надзором.
Его надзором.
Он заходил по важному делу к Лере, но они довольно быстро решали возникающие вопросы, а потом…
Он выходил в приемную, окидывал меня насмешливым взглядом и усаживался на подоконник.
Тоже молча.
Все, как я и хотела.
И смотрел. Долго. Внимательно. Думая о чем-то туманном и погружаясь в этот туман, потому что когда я неожиданно обернулась и посмотрела ему в глаза, он удивленно моргнул. Словно очнулся. И что-то непонятное мелькнуло в его зеленых глазах, но тут же спряталось, скрылось. Остались привычный лед и насмешка.
И так весь день. Зайдет, поговорит с Лерой, и неизменно ко мне, на подоконник — молчать и смотреть. И думать. Он явно о чем-то усиленно думал, буквально вяз в этих мыслях.
А я повязла в графиках, наборе скучнейших текстов и отсылках их по заданным мейлам. Рутина выматывала, выжимала энергию, к тому же, от долгого сиденья начала ныть спина, и я уже не знала, как еще крутиться на стуле.
К концу рабочего дня я так устала, как никогда не уставала от многочасового дефилирования на каблуках в модельных агентствах. С кресла поднималась, сдерживая покряхтывание, на дверь смотрела с мольбой, а на Ковальских, даже вечером предпочитающего вместо кресел и стульев мой подоконник — с вежливой отстраненностью.
— До свидания, Матеуш Леславович, — простилась с ним и, выключив компьютер, заглянула в кабинет начальницы. — Валерия, я могу идти?
— Конечно, — улыбнулась девушка.
Ответив ей улыбкой, я вышла из кабинета, а в коридоре позволила себе и застонать, потянувшись. И согнуться, как в пилатесе, чтобы спина отдохнула. И, наконец, по дороге к лифтам позвонить отцу и узнать, как там Прохор.
— Думаю, ты можешь его навестить, — обрадовал папа.
— Правда? — разволновавшись, я сильнее прижала телефон к уху. — Что, прямо сегодня? Я правда могу приехать?
— Да, — в голосе папы так отчетливо слышалась улыбка, что у меня увлажнились глаза.
Просто я вдруг поняла, что соскучилась — и по нему, и по мальчику, и, конечно, по маме. И так сильно захотелось их всех увидеть, что я сама напросилась:
— А можно я после… В общем, можно я приеду с ночевкой?
— Конечно. Подругу предупреди, чтобы ночью не разбудила звонками с криками «Сос! Все на помощь! Мой лучший друг потерялся!», и приезжай. Будем ждать. Кстати, что предпочитаешь на ужин?
— Так спрашиваешь, будто собираешься сам готовить, — развеселилась я.
— Могу, конечно, и сам, но ты же слышала — в городе нет лекарства от ботулизма. Пока сами не отравятся — все у них времени нет закупить. Так что лучше доверимся кулинарным талантам мамы. Итак?
— Мне что-нибудь простое и легкое, — определилась я и не удержалась от восхищенного признания: — Я тебя обожаю.
— Знаю, — с гордостью отозвался папа.
После таких новостей к лифтам я не шла, а летела. Радость немного увяла, когда я заметила приличную очередь, но на двери свободного лифта старательно не смотрела. Нет уж, теперь я правила знаю, теперь меня так просто не проведешь!
Я в нетерпении топталась на месте, ожидая, когда же подойдет моя очередь, но вдруг кто-то взял меня под локоток и бесцеремонно вывел из потока людей.
— Эй… — возмущенно начала я, и умолкла, наткнувшись на взгляд Ковальских.
Он был таким мрачным, что мне стало даже немного жутко. Не теряя надежды быстро избавиться от хмурого босса, я взглянула на очередь — может, кто его отвлечет? Может, кто хотел увидеть его сегодня, а не знал, где он штанами натирал подоконник?
Увы. Осознав, что босс, мягко скажем, не в духе, все сотрудники отвернулись и теперь смотрели на двери лифта, как на единственное спасение. Вырваться! Скорее вырваться, пока босс что-либо не вспомнил и не устроил встряску, как аналитическому отделу! Только это читалось в испуганных взглядах.