Плюс сайз. Охота на миллионера
Шрифт:
– Леночке подруга звонила, а ей ее знакомая рассказала. В общем, тайна, покрытая мраком. Вообще, мужики – фантастические твари. Поди, пойми, чего им надо. А Завьялов, похоже, извращенец. Баба-то, говорят, на дирижабль была похожа, затянутый в розовый атлас, и в калошах. Точно, он фут фетишист, помяни мое слово. Повезло нам с боссом. Короче, я вечером заеду, а то меня разорвет, – пообещала Катька.
– Слушай, давай завтра, а? – заканючила я, совершенно не представляя, как объясню подруге, откуда у меня взялся синяк под глазом. Признаваться, что дирижабль – это я, смерти подобно. Она ж меня предаст анафеме, колесует, посадит
– Сегодня, – пыхнула огнем Катерина и бросила трубку.
Я нехотя пошла одеваться. Поеду брак родительский спасать. А что делать? Делать нечего. Семья превыше всего. Даже такая бестолковая, как моя. Интересно, а чего Завьялов бесится? И почему, черт возьми, мои мысли всегда возвращаются к этому гадскому снобу?
Глава 10
К дому родителей я подъехала на такси, о чем сто раз пожалела. Таксист всю дорогу не закрывал рта. Я честно выслушала все про магазины, истории о его сыне оболтусе, не желавшем учиться, а, как тот лягух из мультика, жаждущем жениться. О жене водилы, которая мечется по магазинам, спуская все заработки несчастного, и не становится при этом привлекательной. И теще – грымзе старой, у которой глаза есть даже на затылке, а уши растут прямо из того места, на котором мы обычно сидим. Дядька, конечно же, называл вещи своими именами, но я, как дама рафинированная во всех отношениях, не могу рассказать эти истории на суахили несчастного. К концу пути я взмокла и обзавелась мигренью. А уж представив попу с ушами, мне вообще подурнело настолько, что я открыла окно и высунула в него физиономию, став похожей на путешествующую в автомобиле Марусю. Потому, когда перед глазами возник самый уродливый в поселке особняк, я едва не сплясала танец с саблями, переходящий в нижний брейк.
– Ничего, хатка, – присвистнул таксист, – твоя?
– Нет, родительская, – уныло ответила, пытаясь вытянуть закрывающий двери шпенёк, чтобы побыстрее смыться.
– Так ты, значит, с серебряной ложкой во рту родилась… – напрягся водила.
Вот я дура, надо было сказать, что я тут поломойкой работаю.
– Вас что-то не устраивает? – пропыхтела, пытаясь вытащить застрявший в дурацкой щели ноготь.
– Да нет, – просиял дядька и заломил такую цену, что у меня зашумело в ушах.
– С ума сошел? – спросила.
– Все по счетчику, – алчно ухмыльнулся таксист.
Из машины я выползла спустя десять минут, нервно подмигивая правым глазом. В процессе торга мы несколько раз чуть не подрались, я отломала дурацкий шпенёк, и, в конце концов, отдала дядьке полную сумму, в противном случае мне пришлось бы его убить, а возиться с мертвым телом потом никакого желания не было. Да и времени тоже.
Подойдя к уродливому строению, который мой папа гордо именует замком, я нажала на пимпочку звонка и уставилась на латунные львиные морды, украшающие тяжелую дверь. Да уж, папуля расстарался. Купив дом, он первым делом понастроил круглых башен в каждом углу особняка. Не знаю, где в тот момент были его глаза, потому что мозг ему давно выбили на соревнованиях. Мама тогда только вздохнула и махнула рукой.
«Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не вешалось», – философски рассудила она, не подозревая, что башни – это только начало строительного и эстетического маразма. Следующим папулиным приобретением стали львы. Нет, не живые – в виде скульптур, барельефов
– А, доча, ты чего тут? – спросил папа, как мне показалось, слегка испуганно, едва не ударив мне в лоб дверью.
– Поговорить надо, – сказала я и решительно шагнула в прихожую, плавно переходящую в холл, уставленный рыцарскими доспехами, сваянные каким-то мастером-ломастером из фольги и продавшим их звезде хоккея за бешеные бабки.
– Ты это… не ко времени. Я занят, – промычал папахен, и только сейчас я заметила, что из одежды на нем только полотенце, обмотанное вокруг узких бедер и едва прикрывавшее чресла великого бомбардира.
– И чем же ты таким занят? – елейно пропела я, наблюдая, как родитель запинывает под шкаф симпатичные женские туфельки, показавшиеся мне смутно знакомыми. Нет, я точно где-то видела эти светло-лиловые с желтой подметкой подпорки. Вот паразит, домой приволок бабищу, совсем берега попутал!
– Мать прислала? – ощерился папа. Надо же, сам виноват, а злится. – Сама чего не явилась? Она, между прочим, меня чуть не убила вчера, вот, – заканючил отец, поворачиваясь ко мне бугрившейся мышцами спиной, на которой явственно отпечатался след от утюга.
– А некогда ей. Она в суд пошла на развод подавать, – выдохнула я, наблюдая за реакцией родителя. – Слушай, ты ведь сам виноват. Я вообще удивляюсь, как она столько лет терпела.
– Эх, Юлька, – вздохнул папа и пристально посмотрел мне в лицо, – ты так сейчас похожа на бабушку Остроумову. Копия просто…
Я задохнулась, вспомнив похожую на носорога коренастую бабулю, которая сейчас проходит в дверной проем только боком, и едва не взвыла, когда у меня перед глазами встала бородавка на ее подбородке, из которой торчит одинокий седой волос. Боже, неужели и вправду я ее копия?! Тогда это конец всем моим мечтам и чаяниям.
– …Такая же красавица, – лебезил отец, – а мать твоя дура. Я так ей и сказал, что ты сама в состоянии свое счастье найти, а она пришла и хвасталась тут, как тебя под какого-то козла положила. Ну и слово за слово. Короче, она меня мудаком обозвала и сбежала.
– И ты ничего лучше не придумал, как сюда обоже свою притащить?
А папа-то не так уж и не прав. Хотя, конечно, измены это не оправдывает.
– Да нет тут никого, иди проверь. Я в сауне был.
– А туфлишки чьи ты так усердно пинал?
Отец промолчал, и я поняла, что больше ничего от него не добьюсь.
– Маме звони, пусть фигней не страдает, – приказала, сунув ему в руки телефон, лежавший тут же на столике.
– Миллион раз уже набирал. Она сбрасывает, – вздохнул отец. – Уйдет она от меня. Столько лет прожили, красавицу вон какую вырастили – и на тебе. Что-то тут нечисто. Вот помяни мое слово.
Мне стало грустно. Неужели они все-таки разведутся? А что, молодые еще, известные, найдут себе пары, а их дочь так и будет куковать одна. И почему я такая у них получилась? Маман тонкая, как веточка, даже в свои сорок пять выглядит, как девочка. Отец – атлет, косая сажень в плечах. А мне повезло – я похожа на бабушку Остроумову.