Плюс
Шрифт:
Поскольку чтобы знать, что было его, он должен знать то больше, чем он стал. Поэтому он разговаривал с Въедливым Голосом, пока Въедливый Голос отвечал вопросами и ответами. Это лучше, чем то, что раньше поступало от Центра. Поскольку затем Центр сказал лишь, что малиновые вспышки, сейчас прядущиеся и распрядающиеся, могли быть трассирующими частицами из космоса. Но сейчас Въедливый Голос пошел дальше, и Имп Плюс отвечал, что хотя иногда он лишь догадываться, что если ИМП был горячим, да, когда малиновый усиливался, так же происходило и с жарой. Въедливый Голос—
Это был Въедливый Голос, Въедливый Голос, каким он, должно быть, и был, но видимый лишь сейчас: Имп Плюс узнал из-за запомнившейся подробности о сальмонелле, но больше из-за того, что он видел, как Въедливый Голос сейчас растворился в молоке частиц, выстреливающих
Он хотел сказать и спросить: вваливающаяся или вываливающаяся боль у Въедливого Голоса, и также сказать, что сквозь длинный эллипс новой боли мысль выстреливала назад и вперед, и за это нужно было держаться. Выстреливало между ИМП и Землей. Но он не нашел бы слова равные этому или сердцевине этой силы, бывшей (или бывшей внутри) засасыванием дыханий, держащих поле, бывшим предбудущим таких же дыханий между малиновыми прядями и Солнечными косами.
Новая боль не была жжением, но он хотел ее утратить. Утратить ее так же плавно, как и глюкозу, сверкающую в струях вверх по трубке из растительных грядок. Но, рассказывая Въедливому Голосу об этом движении глюкозы, он знал, что новая боль обещала еще больше напомнить о себе. И Имп Плюс видел не только то, что Въедливый Голос должен спросить, как он видел; он видел, когда Въедливый Голос спросит. Но Имп Плюс видел, что для потери этой боль, он, возможно, должен утратить также шанс, что она возникла из использования этой силы, выстреливавшей вперед к разделенному Центру и назад, как из действия между Солнечными косами и малиновым. Это действие было больше, чем веяние и сосание Солнечных кос и винтовое повторное скручивание в малиновом процессе: действие включало также великую решетку, чья закрепленность была прекрасной там, где свет продумал сквозь нее свой путь, приглашенный, неприглашенный, но не напрасный. Поскольку этот свет, бывший новой болью и новым лучом, колеблющимся между тут и Центром, а также здесь и сейчас расчесывающий клетки решетки во взор, чувство, постоянную перемену, чьи формы движения частицы провели язык сквозь ботинок и огонь сквозь слезы, рискуя всем тем, что, как думалось, он утратит, но сейчас видел то здесь, то там мерцающим значением, чья сила была их последней утратой.
Эти волны взаимного света просеивали одна другую, подобно дождям, нарисованными горизонтальными ветрами. Дожди он знал— но когда попытался объяснить, то остановился, не начав. Этот свет, имевшийся у него, или в котором имелся он, завеял в краткий взгляд клетки решетки, так, что они ощущались скорее многочисленными формами, а не венами линии, не тем более лучом, который также исходил бы здесь из них к Центру и обратно, как бестелесный позвоночник.
В одной точке в этих многочисленных формах Въедливый Голос наблюдал за тем, как глюкоза оставалась на максимуме. Что значило (по наблюдениям Въедливого Голоса), что глюкоза вырабатывалась в немыслимо большем количестве, чем можно объяснить любым известным фотосинтезом: Теперь предоставленный процесс был новым (как наблюдал Въедливый Голос) фокусированием в независимые параллели струения, где кислород и глюкоза проходили бок о бок вверх по трубке, ведущей к мозгу — и все же, если бы что-то произошло с глюкозой, это, скорее всего, выгорело бы в кислороде, чем стало бы больше.
Имп Плюс мечтал о сне, в котором он ранее знал фотосинтез.
Разделенный давнишний сон на орбите в фазе с ДАВАЙ- системой Земли, когда он знал фотосинтез и употреблял такие слова — время, когда глюкоза уменьшалась, и он был своим Слабым Эхом. И тем не менее знал также со всей нездоровой волей и желанием, что фотосинтез, даже когда он в темноте делает сахар, не мог спасти его больше, чем даже Хороший ДАВАЙ Голос когда-либо говорил, что мог бы.
И сейчас, словно колеблющийся к Земле луч был телом его отчаяния из-за невозможности дать то, что, какой знал, было здесь, Имп Плюс не мог бы показывать больше Въедливому Голос те тени, которые однажды удлинились, как лебедки, и сокращались, как локти, чем докладывать Въедливому Голосу, что слова ведущий к мозгу теперь были неверными; ни показать Въедливому Голосу, что Имп Плюс лишь наполовину знал то, что имел в виду, говоря ГЛЮКОЗА ПРЕКРАСНАЯ (слово Центра). Казалось, он сказал это сейчас; но в действительности
КАП КОМ ИМП ПЛЮСУ, СЛУШАЙТЕ ЧАСТОТУ, ПОЗЫВНЫЕ И СЛОВА СЛЕДУЮЩИЕ ЗА МАСКИРОВКОЙ. Свет выявил узор в кристальных клетках: это был его простой ответ, но большее понимание. Но с Кап Комом он должен разговаривать старым способом по Концентрационной Цепи.
О, здесь был тест, тест, как вопрошание определить, что было расположено рядом с датчиком, регистрирующим реакцию азота в грядках — а именно, дилатометр, регистрирующий расширение жидкости.
Как часто Имп Плюс в ответе повторял частоту, позывные ПС и тестовые слова Чрезвычайный План, видя себя призрачной маскировкой в беспокойном мозге Центра? Сомневался ли он также, стало быть, в своем равновесии? Поскольку это могло казаться простым отказом от действия сбрасывающих встрясок ИМП, которые пихали новые, все более низкие орбиты, каждая, эллипс, диаметр, который боль, фокус, который Земля, и другой — другой фокус, некогда пустой на мелованной доске Въедливого Голоса, а теперь ясно Имп Плюс и Солнце.
Или — Въедливый Голос наблюдал в другой точке — наоборот максимум глюкозы мог обозначать: никакую глюкозу не использовали, что могло указывать на то, что Имп Плюс мертв и говорил извне или, скорее всего, перерос глюкозу — возможно, и воду — Но ОТКАЗ, ОТКАЗ, ОТКАЗ, Имп Плюс слышал, как сам сказал, словно утраченное Слабое Эхо. Но сказал с чувством, казавшимся больше и глубже, чем то, говорил он Въедливому Голосу, что должно было увидеть: а именно, течения в трубках, из которых одно, что двигалось по направлению к нему, было живой линией глюкозы, переполняющей проток из капающих зеленых, сине-зеленых, влажно-бурых растительных грядок: поскольку вверху в его субстанции, как мог Въедливый Голос задумать дуги люменного сахара, и как они так закатились за желание растений, которое Имп Плюс не желал озвучивать словами — он знал ненавидеть из въедливых зеленых комнат — ненавидел пристальное внимание Въедливого Голоса, алчущего сейчас получать и понимать, и ненавидел Центр, потому что тот не увидит.
И таким образом в одной точке в тенях света, который лился, тонул, уплотнялся, выбирался (и, казалось, смягчался в роях, скрутках и деформированных пятнах) сквозь жесткую решетку себя, он не объяснил свое ОТКАЗ, ОТКАЗ, ОТКАЗ: пока в другой точке, наслоенной сверху мгновенного раскачивания меловых, молочных частиц, так пульсирующих передачу Въедливого Голоса, что Въедливый Голос был там в зарешеченном слое сам — Имп Плюс видел в трубке, ведущей от растений, блеск — не глюкоза: это был свет.
Глюкоза остановилась.
Но то глубокое чувство, что появилось у него, сразу стало слоистым знанием этих слоев: которые были тем, что, как он сейчас видел, он подразумевал, когда устремлял взор в будущее: поскольку только когда Въедливый Голос во время именно той передачи спросил, как видит Имп Плюс, Имп Плюс обнаружил, что он не видел остановившийся блеск в трубке, ведущей вверх: но более того: смещения субстанции превратило мембраны в чешую, а затем в решетчатые клетки — и он почувствовал остановку в трубке, не увидев ее.
Что же, стало быть, он сейчас видел? Блеск, который вспомнил.
А также различие между Въедливым Голосом и Кап Комом. Хотя один был прямо здесь в рифах и оберточных окороблениях, которые решетка сделала со взаимным светом, а другой — Кап Ком — был невидимым, но другим способом говорить. Но перед и после того, как Кап Ком вмешался во Въедливый Голос и просьбу Имп Плюса определить пламенную железу возле гипоталамуса, которая сейчас рассеялась, Въедливый Голос вмешался в Имп Плюс:
(между ОТКАЗ ОТКАЗ Имп Плюса и его общей потребностью знать, как продолжает появляться вода)