Плывун
Шрифт:
Серафима зааплодировала, студент же не решился. Все-таки он был при исполнении.
А Пирошников, произведя этот выплеск творческой энергии, прислонил к креслу гитару, откинулся на спинку кресла и мгновенно заснул.
…Ему снился яблоневый сад с белеными стволами яблонь, обремененных плодами. Он шел сквозь их строй куда-то, где должен быть выход из сада — он точно знал, что такой выход есть, но не знал, где он. А вокруг с глухим стуком падали на землю спелые яблоки. Но он не наклонялся за ними, а шел к выходу.
Наконец что-то
Он взялся за ручку, распахнул дверь на себя — и отшатнулся.
Сразу за дверцей открылась бездонная пропасть, в которой, далеко внизу, плавали белые птицы, похожие на лебедей.
Пирошников перевел дух — и проснулся.
Словно впервые, он обозрел темный вестибюль со спящим вахтером и прислушался. Откуда-то из глубины доносился едва слышный гул, как от работающих машин. Возможно, это были вентиляторы, доставлявшие воздух на минус третий этаж, про другое он боялся думать. Он положил на ладонь крестик, подаренный ему Браткевичем, и долго вглядывался в него, пытаясь угадать, какую информацию транслирует датчик аспиранту.
Он встал с кресла и заглянул под лестницу, где на диване спала Серафима. Им начинало овладевать знакомое похмелье — знакомое не ему одному, а сотням тысяч мужчин в России, которое выражается не только и не столько в головной боли или мерзком ощущении во рту, а в осознании краха жизни, приступе смертельного страха и томительного чувства вины перед всеми, а особенно — перед близкими.
Вот и сейчас, разглядев под лестничным пролетом лежащую фигурку Серафимы, он остро пожалел ее, спросив себя, с какой же стати он держит рядом с собою женщину, которая могла бы создать семью с нормальным молодым мужчиной, воспитывать детей, радоваться жизни, наконец, вместо того чтобы ночевать под лестницей в офисном здании.
— А вот за других думать не надо… — раздался из-под лестницы сонный голос Серафимы.
— Прости, — сказал он в темноту. — Ты слышишь гул?
— Слышу… Это отзвук вашего блюза, — сказала она.
— Да перестань! Ты преувеличиваешь.
— Вот увидите.
Пирошников взглянул на часы. Было семь двадцать утра. Он вспомнил свой ночной сон. «Птицы какие-то странные…» — подумал он и, вновь упав в кресло, закрыл глаза.
Глава 18. «При чем тут Пизанская башня?»
Наступившее утро нарисовало перед Пирошниковым ряд новых проблем, самой мелкой из которых была проблема утреннего туалета.
К счастью,
Миновать заступившую на дежурство Ларису Павловну просто так не удалось. Заметив Пирошникова, удаляющегося по коридору первого этажа, она выкрикнула вслед:
— Вы думаете, это вам сойдет с рук?
— Угу, — кивнул Пирошников, не оборачиваясь, и скрылся в глубине коридора.
Серафима уже готовила завтрак с помощью доступных электроприборов. В холле распространился запах свежего кофе.
Пирошников вернулся в вестибюль как раз вовремя, чтобы застать приятную глазу сцену. Начальник охраны Геннадий распекал Ларису Павловну за нерадивость.
— …Почему я узнаю об этом последним?! Вы моего телефона не знаете? Почему не доложили? — гремел Геннадий.
— Я думала… Вы отдыхаете… — мямлила Лариса Павловна.
— У вас в инструкции написано: «немедленно ставить в известность начальника охраны обо всех изменениях режима и непредвиденных ситуациях…» И вы, Владимир Николаевич! — переключился он на Пирошникова, заметив его. — Ну как так можно! Запомните: звонить мне по службе можно в любое время суток!
— Геннадий, а что случилось? — безмятежно проговорил Пирошников, вытирая подбородок полотенцем.
Геннадий замер на месте и замолк. Затем махнул рукой и направился к лифту, бросив через плечо Ларисе:
— Объяснительную мне приготовьте!
Однако, нажав кнопку лифта, он обернулся и вновь обратился к Пирошникову.
— Сейчас я вызову свободных людей, и они мигом водворят вас на место.
— Не поеду! — заявил Пирошников. — Мне и здесь хорошо.
— Владимир Николаевич, перестаньте валять дурака. Я за объект отвечаю.
— А что плохого объекту?
— Я обязан доложить хозяину.
— Ну и докладывай. Посмотрим, что он скажет.
Геннадий пожал плечами и скрылся в лифте.
— И где он, этот хозяин? — обратился в пространство Пирошников.
— В Лондоне, — отозвалась Лариса Павловна тоже в пространство. — Бывает здесь раз в год по обещанию.
Пирошников надел белую рубашку, повязал галстук-бабочку и уселся пить кофе с Серафимой как раз без четверти десять, когда офисный планктон непрерывным потоком устремился на рабочие места. Серафима без слов поняла замысел Пирошникова и тоже успела привести себя в порядок. В результате менеджеры, секретари, операционисты увидели картинку из глянцевого журнала: завтрак благополучной английской пары в виде седовласого джентльмена и молодой леди. Котенок Николаич, лакающий молоко из блюдечка, придавал картине подлинную гармонию и безмятежность.