Плывун
Шрифт:
— Вот что, — повернулся к нему Пирошников. — Вызови двух своих парней, пускай перевезут Гулю с детьми на пятый и сдадут Серафиме. Я ей сейчас позвоню.
Геннадий молча кивнул и принялся набирать номер на мобильном телефоне.
Пирошников сделал то же самое и передал Серафиме, чтобы она принимала и размещала семью с тремя детьми.
— Мы сейчас тоже приедем, — добавил он.
Серафима не задала ни одного вопроса.
Через минуту появились два крепких охранника, однако Гуль стоило большого труда объяснить — чего от нее хотят. Она плакала и прикрывала своим телом вход в шатер,
— Благородный поступок… — прокомментировала Лариса Павловна.
Пирошников посмотрел на свою команду.
— Хорошего понемножку, — сказал он. — Закончим завтра.
Глава 34. Танцпол
Уже улегшись в постель вечером, Пирошников все рассказывал Серафиме о том, что он увидел в доме. Она терпеливо слушала, хотя знала и видела гораздо больше чем он, занимаясь здешними делами уже более месяца.
— Понимаешь, это уже совсем другой дом! — горячо говорил он. — Здесь другие люди и другие порядки.
— Ты даже не представляешь, насколько они другие, — улыбнулась она.
— Да, но что-то с этим надо делать!
— Но разве не ты сам устроил эти порядки?
— Отнюдь. Я хотел как лучше…
— А вышло, как всегда.
— Я дал людям возможность лучше жить и зарабатывать.
— Вот они и заработали. Продали свои бумажки. Довольно дорого, надо сказать.
— Но ты же этого не сделала.
— Во-первых, это были твои бумажки. А главное, у меня были другие планы.
— Какие?
— Ну ты же не дошел до нашего этажа. Вот придешь — и покажу.
Пирошников не смог признаться Серафиме в самом главном: в утрате мистической связи с домом, с управляющим процессами Плывуном, с полем тяготения, в конце концов. Ему было стыдно. Он с досадой вспоминал силлабо-тонические практики, все эти прыжки и ужимки доморощенного демиурга, шарлатана, по большому счету, потому что при всей связи с Плывуном он ничего толком не мог с ним поделать, лишь надувал щеки, прикрывая блюзами и стихами собственное бессилие. А теперь даже эти фокусы стали недоступны. Дом отвернулся от него, холодная каменная громада повернулась лицом к другому.
Вот! Именно это и задело больше всего. Этот птенец, юноша бледный, лопочущий «сэнсей, сэнсей», вдруг оказался способен влиять. Не мог он этому научиться у Подземной Рады! Тогда у кого? Приходилось признать, что ни у кого он не учился, а просто обладал изначально таким же талантом, как и сам Пирошнеиков. И все равно было обидно.
Однако, следовало довести до конца осмотр дома. Прекращение полномочий демиурга не отменяло прав и обязанностей хозяина.
На этот раз он не взял с собой никого. Геннадию велел дожидаться его на втором этаже, до которого вчера так и не добрались, а Юльку оставил дома, дав ей задание написать стишок про «наш дом», основываясь на вчерашней инспекции.
Сам же с Серафимой спустился по лестнице на пятый этаж, который, согласно сертификату и договору с бизнес-центром, принадлежал господину Пирошникову. Собственно, это был договор с самим собой. Таким
С первых же шагов он понял, что Серафима лишь отчасти начала превращать этаж в «царство книги», у нее имелись теперь новые предпочтения.
Первым делом разрешился мучавший его вопрос — куда делся «Гелиос»? Он был тут как тут, более того, в салоне он обнаружил и Софью Михайловну, и старика Залмана. Будто ничего не изменилось, кроме площади, которая значительно увеличилась.
Посетителей же стало еще меньше, потому что жильцы снизу сюда вообще не заглядывали. Да и что было делать выходцам из Средней Азии и Кавказа в магазине русской поэзии?
Гуля с детьми заняла двухкомнатную квартиру с туалетом и ванной, где стояла самая простая, но новая мебель — четыре кровати, два шкафа, стол и стулья. Причем мебель была детская. Пирошников насчитал еще семь таких же квартирок по четыре койки в каждой, оборудованных тою же мебелью! А в отдельной большой комнате он увидел играющих детей. Их было трое, один из них китайчонок, и было им лет по пять.
— Что это? Откуда они? — спросил Пирошников.
— Первые воспитанники нашего детского сада. Двое с минус первого. Один с улицы Блохина, — ответила она.
— Хм… По-моему, детские сады бывают только государственными? Нет?
— Нет, бывают частные детские сады, — ответила она с виду небрежно, но он заметил ее волнение. — Или семейные…
— Ах! Ты хочешь выйти замуж! Скрутить меня узами! — нарочито грозно вскричал Пирошников, обнимая Серафиму. — Хорошо, мне нетрудно, но бегать и оформлять все это мне западло. Да мне и не разрешат, я суперстар.
— Да, могут не разрешить, — опечалилась она.
— Ничего, оформим как-нибудь, — успокоил он ее.
— Сначала нужно найти средства. Зайди в бухгалтерию, они тебя обрадуют.
Пирошников нахмурился. Он и без визита в бухгалтерию знал, что бизнес-центр на грани банкротства. Платежи от домочадцев поступали нерегулярно, других источников не наблюдалось.
Поэтому он отложил визит в бухгалтерию до лучших времен и спустился на четвертый этаж.
Здесь был вещевой рынок, который исчерпывающе описывается русским словом «шмотки». Комнаты и квартиры были превращены в так называемые «бутики», а попросту лавки, где на стенах висели всяческие модные тряпки якобы известных, фирм, но все они были подделками, изготовленными в Турции и Китае.
И продавцы здесь тоже были родом издалека, они громко переговаривались на непонятных языках, поскольку покупателей было немного, да и при покупателях они нисколько не церемонились. Пирошникова почему-то задевала эта чужая, царапающая ухо речь, примерно так же, как его задевала громкая русская речь где-нибудь в Стокгольме или в Риме.
Он купил Юльке собачку, которая двигалась, если ей нажимали на хвост, успев подумать, что здесь использован довольно универсальный принцип.
Следующий, третий этаж был пустынен, там шла отделка и роспись стен, которой занимались два художника, как ни странно, местные. Это были мужья беженок из Махачкалы.