Плывун

Житинский Александр Николаевич

1972

«В военном городке…»

В военном городке Проходит смотр дождей. Бетонный плац покрыт Горошинами града. А где-то вдалеке От суетных страстей Суровый Бог сидит И с нас не сводит взгляда. С невидимым врагом Неслышимые мы Ведем наш разговор На радиочастотах, Но спорят о другом Далекие громы, И слышен этот спор На всех земных широтах. Величествен раскат Небесного огня. Я бледен от стыда Перед лицом Природы. Прислушайся,

мой брат, И не убий меня В день Страшного суда, Постигшего народы.

1972

Романс о зайце

Был он пойман на пятой позиции, Где лежал абсолютно без сил. Наш майор, как сотрудник милиции, Мигом за уши зайца схватил. В маскировочной сети запутанный, Что скрывала ракету от глаз, Заяц был молодой и запуганный, Чем-то очень похожий на нас. С выражением дикого ужаса Заяц криком отпугивал смерть, А майор, багровея и тужася, Постепенно распутывал сеть. Он кричал, вероятно, о разуме, Этот заяц, поднявший губу, А майор равнодушными фразами Предрекал ему злую судьбу. Он взывал к человеческой жалости Или к совести нашей взывал, Но майор лишь бранил его шалости, А ушей его не выпускал. О мыслитель, вопящий о бренности! О философ, застрявший в сети! Жалки наши духовные ценности И бессильны кого-то спасти.

1972

Полковник

Стареющий полковник не успел Повоевать. Теперь уже недолго До пенсии. Я славлю чувство долга, Но мне обидно за его удел. Вот вам деталь: когда он говорит, Он раскрывает рот, как для приказа, Но мирная обыденная фраза Заметно портит общий колорит. Всю жизнь он терпеливо ждал войны, В то время как вокруг другие лица Могли спокойно жить и веселиться, Не ощущая перед ним вины. Средь прочих я, писатель этих строк, Мог ворошить свой дедовский рифмовник Лишь потому, что где-то жил полковник, Не спал, служил, был к подчиненным строг. Теперь представьте: где-то в глубине Америки, у черта на куличках, Жил некто в соответствующих лычках, Не спал, служил, готовился к войне. Он тоже, к счастью, не успел убить, И тоже будет вскорости уволен. Не правда ли, наш мир немного болен? Иначе это трудно объяснить.

1972

«Мужчины играют в войну…»

Мужчины играют в войну. Один, побелевший от ярости, Стреляет в другого без жалости, Укрывшись от пуль за сосну. Солдат девятнадцати лет, Приученных службой к усердию, Вовек не склонял к милосердию Полит — извините! — просвет. Чего же ты хочешь от них, Твоих молодых современников? Ужель превратить их в изменников Посредством читания книг? Ты сам опоясан ремнем, Одет в гимнастерку с погонами, И теми же замкнут законами, И тем же сгораешь огнем.

1972

«Кукушка с утра завела…»

Кукушка с утра завела В лесу звуковые повторы. Работы, заботы, дела, Мечты, суеты, разговоры. А ну, погадай мне! Ку-ку… Мой срок отсчитай мне, сестрица. И жить дальше так не могу, И некогда остановиться. Ку-ку… Жил да был индивид. Ку-ку… Делал, вроде бы, дело. Ку-ку?..

Может быть, делал вид? Ку-ку да ку-ку! Надоело…

1972

«Вот ведь какая петрушка!..»

Вот ведь какая петрушка! Накуковала кукушка, Наговорила тоска, Лампа дрожит у виска. Вот ведь какая задача! Так ничего и не знача, Прожил один гражданин. Впрочем, он был не один. Разве была она пыткой, Жизнь его? Нет, лишь попыткой, Чтоб оправдаться с трудом Перед неясным судом. Он был подопытной мошкой, Занятый вечной зубрежкой С тихим восторгом лица Под микроскопом Творца.

1972

«Давайте говорить о главном…»

Давайте говорить о главном. Нет времени на пустяки. Родившись с именем державным, Мы от величья далеки. Мы, покорители пространства, Забыли, что на бытии Лежит печать непостоянства, И хладны Стиксовы струи. Казалось бы, наш дерзкий разум Почти с Божественным сравним, И повинуются приказам И твердь, и топь, и огнь, и дым. Но мы, вращаясь в высших сферах, Как бы в приемной божества, По-прежнему живем в пещерах И катакомбах естества. Темны пустые переходы, И звук шагов пугает нас. И дальний светлячок свободы Уж поколеблен и угас.

1972

«Какая там птичка щебечет, звеня?..»

Какая там птичка щебечет, звеня? Какая там травка в цвету? Названья Природы темны для меня, Признаюсь к большому стыду. Другие породы, другие цветы Заучены издавна мной. Они на земле оставляют следы Колесами, дымом, броней. Простите, растения, бедность мою! Вы, птицы, простите мой слух! Я сам ведь неназванный песни пою, А значит, я брат вам и друг.

1972

Запись в дневнике

Вчера мой сверстник в форме капитана, Вернувшийся на днях из Казахстана, Где расположен Энский полигон, (Не дай мне, Боже, выболтать секрета!) Рассказывал, как действует ракета, Причем, весьма был этим увлечен. Он говорил, не в силах скрыть азарта, Что зрелище ракеты после старта Божественно и полно красоты. Земля дрожит, трава на ней дымится, Горит… Тебе такое, мол, не снится! (Он незаметно перешел на «ты».) И странно — я, певец разоруженья, Не смог унять душевного движенья, Представив этот грохот и полет. Так что же сердце заставляет биться? Неужто жажда крови и убийства, Что в глубине души моей живет? Скорее, здесь мальчишеское что-то: К оружию пристрастье и охота Зайти, как в детстве, в ярмарочный тир… Я сверстника разглядывал, тупея. Запомнились зачем-то портупея И новенький, с иголочки мундир.

1972

«Комариный писк…»

Комариный писк, Медленный, летучий. Светел лунный диск. Ветер гонит тучи. В сероватой мгле Четкий контур ставен. Будто на земле Я один оставлен. Будто эта ночь Долгая, как повесть, Мне должна помочь Умереть на совесть. Завершить дела, Погасить светильник… На краю стола Тикает будильник.