По библейским местам

Мортон Генри Воллам

— Всего доброго! — сказал Джордж Брайант. — Заглядывайте на обратном пути.

И, широко шагая, двинулся в глубь крепости.

Той ночью не было видно луны, и голубые волны звездного сияния, создававшие странные тени вокруг камней, прокатывались по пустыне. Фары нашего автобуса светили вперед, и свет их терялся в необозримой тьме. Я видел силуэты, попадавшие в эти лучи и стремительно исчезавшие, теперь пустыня казалась более оживленной, чем днем. Прямо перед нами взлетела песчаная куропатка; стая пустынных голубей бросилась в сторону, пытаясь избежать яркого света; повсюду в ночном мраке мелькали

странные прыгающие существа; это были тушканчики — маленькие пустынные грызуны, похожие на кенгуру. Приходилось тщательно всматриваться во тьму, чтобы их заметить, потому что они были одного цвета с окружающей землей, а скоростью равнялись птицам и стремглав рассыпались в разные стороны.

Я опустил спинку кресла назад, завернулся в одеяла, и погрузился в короткие периоды сна, заполненного яркими, фантастическими образами. В одно мгновение я был в Лондоне, а в следующее — вновь видел перед собой широкую спину Длинного Джека, покачивающуюся при движении, и звезды на небесах. Потом я оказался в своей комнате в Хэмпшире, сидел за письменным столом, испытывая безграничное счастье, которое переживаешь только во сне; а потом проснулся с ощущением тяжелой утраты и вновь увидел Длинного Джека, уснувшего на запасном сиденье, его огромное тело безвольно свесилось, а напарник-сириец сидел за рулем, дым от иракской сигареты тянуло в салон.

Так прошла вся ночь, я откидывался то налево, то направо; погружался в сон минут на десять, просыпался и бодрствовал полчаса; и каждый раз вокруг разливался бледный звездный свет; то вверх, то вниз раскачивались лучи от фар; ровно урчал двигатель.

Внезапно я окончательно проснулся. Автобус остановился на песчаной дороге, с обеих сторон стояли дома. Было еще темно, и, взглянув на часы, я увидел, что всего лишь 02:30. Длинный Джек стоял снаружи, разговаривал с полицейским, а в руках у него были паспорта пассажиров. Мы находились в Рамади, на пункте иракского паспортного досмотра, в 90 милях от Багдада. Я вышел на улицу, сделал несколько шагов вдоль дороги и ощутил в воздухе нечто новое, весьма приятное. Это был звук ветра, шелестевшего в кронах акаций; и я вспомнил, что уже много дней не видел настоящих деревьев.

Неподалеку от здания таможни я заметил небольшое строение с садиком на переднем плане. Это был отель «Вавилон», в его окнах горел свет. Я зашел в холл, где суетились несколько смуглых официантов в белых жакетах, они походили на своих собратьев в крепости Рутба, увивались вокруг сонных пассажиров, приносили чайники и английские бисквиты — опять! В Сирии такого быть не могло. Я выпил четыре чашки крепкого чая, выкурил сигарету. Холл отеля выглядел весьма живописно. На стенах висели персидские ковры, столь многочисленные, что казалось, мы попали в лавку, между ними красовался портрет молодого иракского правителя Гази. Но официанты говорили по-английски, а по тому, как они подавали чай, можно было судить, что обучение они прошли у тех, кто хорошо знал именно английские традиции.

Когда я вручил официанту банкноту в десять шиллингов, он дал мне сдачу иракскими деньгами — я впервые держал их в руках. С 1931 года в Ираке введена собственная валюта, привязанная к курсу фунта стерлингов. Один динар равен английскому фунту, он делится на тысячу филов. Существуют серебряные монеты по 20, 50 и 100 филов; никелевые монетки неправильной формы немного напоминают наши трехпенсовики, они имеют номинал в четыре и десять филов; медные монеты — один и два фила; но, судя

по всему, мои вкусы оказались весьма дорогими, так как я ни разу не нашел товара, который можно было приобрести на них, мелочь годилась только для раздачи местным детям, демонстрирующим бурную благодарность.

Настойчивый сигнал клаксона призвал нас вернуться в автобус. Мы пересекли деревянный мост. Я обратил внимание на быстрое течение реки. В этом месте Евфрат, миновав значительную часть Месопотамии, прямо перед Багдадом внезапно сворачивает к югу, оставляя город в распоряжение своего товарища — Тигра.

Очнувшись после глубокого сна, я обнаружил, что мы едем по скверной дороге, пересекающей выжженную бурую землю, впереди виднеется скопление глинобитных домов, минаретов, несколько куполов, а вокруг простирается плоская, широкая, как небо, равнина, чем-то напоминающая Голландию. Вставало солнце.

4

Безупречное издание «Арабских ночей» Лейна, которое встречалось в викторианских библиотеках, вероятно, объясняет, почему название «Багдад» многим кажется волшебным. Для меня это одна из цитаделей романтики, значение которой невозможно переоценить, и потому я приближался к городу с особым волнением, прекрасно понимая, что он окажется в реальности чем-то совсем иным.

Когда автобус тем утром подъезжал к Багдаду, я вез с собой груз юношеских образов и сказал себе, что линия зданий и золотое сияние отдаленных мечетей — это и есть город халифов.

Мы пересекли реку по деревянному понтонному мосту, секции которого мягко проседали под тяжестью машин. Тигр возле Багдада примерно на 20 ярдов шире, чем Темза возле Лондонского моста: на западном берегу в зеленом обрамлении финиковых пальм виднелись дома с белыми балконами; на восточном берегу раскинулись современные багдадские кварталы, и главная улица пересекала путаницу мелких улочек и переулков. Синие небеса, теплый солнечный свет, длинная и широкая главная улица (называлась она не иначе как улица ар-Рашида), вдоль которой тянулись ряды лавок, а по проезжей части двигались многочисленные открытые экипажи с парами лошадей, — вот мои первые впечатления от Багдада.

Я вошел в отель на улице, названной в честь генерала Мода. Служащий, откликнувшийся на звон колокольчика, называл меня «сагиб»; в комнате для завтрака официант, который подал мне отлично приготовленную яичницу с беконом, тоже обращался «сагиб». Впервые в жизни со мной говорили в стиле произведений Киплинга; и это навело меня на мысли о том, что есть граница, где Запад начинает медленно таять, уступая место Востоку; когда Средиземное море остается далеко позади, а чуждые нам моря и Индийский океан приближаются и обретают реальность. Такой границей является Ирак. Индия отсюда — за ближайшим углом.

Я вспомнил о людях, которых знал, которые служили в администрации Ирака, а до того — на индийской гражданской службе, и внезапно многое стало мне ясно: яичница с беконом, чай и бисквиты в Рамади; добротность и британская основательность во всем.

Довольный таким умозаключением, я отправился взглянуть на Багдад.

5

В течение трех столетий до войны Ирак делил состояние полужизни-полусмерти с Оттоманской империей. Мировая война освободила его от застоя, и за десять лет британского мандатного управления здесь сформировалось самостоятельное арабское государство во главе с сыном Фейсала, которого зовут Гази.