По черному следу
Шрифт:
— Вы не умеете есть, — вдруг сказала она. — Вы едите как автомат, бесстрастно, словно не замечаете разницы между стерляжьей ухой и гороховым концентратом.
Он посмотрел на нее. Она была довольно красива, но не настолько юна, как ему показалось вначале. От нее ощутимо исходили флюиды мрачного настроения.
— А вы не умеете вести себя за столом.
— Это вы мне?.. — спросила она с ироническим любопытством.
— Вот именно, — подтвердил он. — Я, догадываюсь, случайно занял ваше любимое кресло и, вероятно,
— Верно, — сказала она. — Не повод… Просто я сегодня не в своей тарелке. Извините. Бывает. — Синевато-серые ее глаза глядели серьезно и словно бы куда-то мимо него.
— Итак, мы оба не в своей тарелке, — проговорил он, разглядывая очередное блюдо, поданное манипуляторами. На длинной стеклянной посудине лежало три листа салата, два розовых шарика и кубик розоватого студня, и все это было удручающе миниатюрным. — Давайте меняться, — предложил он.
— Нет, попробуйте. Это все из креветок и очень… питательно. — Тень усмешки прошла по ее губам. Глаза оставались серьезными. — Сегодня день моего рождения, я угощаю.
— А… Поздравляю. И сколько же?.. Впрочем, ладно.
— Последний раз двадцать.
— Двадцать девять? Я готов был подумать, что вам девятнадцать.
— Спасибо.
— Не за что, это не комплимент.
— Вы тоже сегодня не в духе? — спросила она.
— Нет, это мое обычное состояние. Я, видите ли, мало приспособлен для светских бесед.
— В таком случае будем есть молча… Закажите себе что-нибудь мясное.
Он заказал беф-монтре.
Ели молча. Смотреть на свою сотрапезницу он избегал. Но заметил, как она, стараясь проделать это украдкой, подала отрицательный знак головой и рукой кому-то за его спиной. Он понял, что испортил людям компанейский обед. А может, и совершил какую-нибудь еще большую глупость. Торопливо заканчивая десерт, сказал:
— Надо было сразу мне все объяснить, я мог уйти к другому столу, и прекратился бы этот цирк.
В ее глазах возникло и тут же угасло какое-то необычное острое выражение, он его уловил, но не понял.
Очень спокойно она сказала:
— Чепуха, не обращайте внимания. Я должна была ответить на вопрос моей подруги. Только и всего… По-видимому, вы впервые в этом ресторане?
— Я впервые на этой планете.
— Сегодня? «Россия»?
— Да. Кстати, в обеденных залах «России» иные порядки.
— А раньше?
— Что «раньше»?
— Где вы обедали раньше, можно узнать?
— Можно. В обеденных «залах» Дальнего Внеземелья.
— Каким же образом вы… сюда, на Меркурий?
— По собственному желанию. Если вы это имели в виду. — Он подчеркнул слово «это».
— Нет, я имела в виду другое. Обычно космодесантники специализируются избирательно, в их среде есть «планетчики», «лунники», «пространственники»…
— Вы неплохо знаете нашу среду,
— Вы… хороший десантник?
— Я всякий.
— Скажите… вам нравится ваша работа?
Он посмотрел на нее.
— Почему вы об этом спросили?
— Чтобы знать, как вы ответите.
Он еще раз внимательно посмотрел на нее.
— Разве это хоть сколько-нибудь важно — как я отвечу?
— Для меня — да.
— Ну что ж… Работа нормальная.
— Нормальная… — тихо повторила она. — Впервые за время нашего знакомства вы сказали неправду.
— Мы еще незнакомы.
— Людмила Быстрова.
— Дэвид Нортон.
— Вот я познакомились. Зачем же вы говорите, что ваша работа нормальная, если она ненормальная?
Он помолчал, пытаясь вообразить себе, зачем ей все это надо. Ему не нравились ее вопросы. Ему не нравилась тема беседы. И наскоро проглоченная еда тоже не очень понравилась. Разговор, затеянный новой знакомой, вызывал у него смутное холодноватое любопытство и такое же смутное холодноватое неудовольствие.
— Что вы в ней видите… ненормального? Риск? Сложность?
— Нет. Этого добра у любого работника Внеземелья хоть отбавляй. Я имела в виду то, что у вас внутри.
— Простите, но какое вам дело до того, что у нас внутри?
Несколько мгновений лило ее было угрюмо-задумчивым.
— Выпьем кофе? — предложила она. — Не отказывайтесь. Кофе местный, меркурианский.
На стол из буфетной тумбы переместилась целая флотилия предметов кофейного сервиза — не менее дюжины сосудов разных форм, изящные тонкостенные чашки, блюдца, ложки, розетки… и даже что-то вроде подсвечника с дрожащими язычками спиртового пламени, — все из желтого сверкающего металла.
— Молоко? — предложила она. — Сливки? Мороженое? Суфле?
— Нет, просто кофе. Сливки, суфле — это вам.
— Почему мне?
— Потому что было заметно, как вы пытались заставить себя поесть и как у вас ничего из этого не вышло. Сливки тоже местные?
— Конечно. Здесь все местное. Вы еще увидите наши «зеленые фабрики», фермы, плантации…
— Вы имеете к этому отношение?
— Только как потребитель. А как специалист я имею отношение к субкритической модификации металлов. Сверхпрочные сплавы. То, на чем вы летаете. Пейте, остынет.
Он поднес к губам сверкающую чашку:
— В другой обстановке я бы подумал, что чашка из натурального золота.
— Здешнее золото ничем особенным не отличается от земного.
— Что, вся эта посуда… золото? Но зачем?
— Красиво, практично. Не окисляется и не тускнеет. Как вам наш меркурианский кофе? — спросила она.
— Я не нахожу в нем ничего меркурианского. Вкус обычный, земной.
— В этом его достоинство. Наши плантации совершеннее лунных.
— Богато живете.