По дороге к вершине. Magnum opus XXI
Шрифт:
– Что же это? Разве есть в мире нечто более свободное, чем знания и опыт? – спросила моё сомнение.
– Да, есть, сомнение. – сказал я. – И в этот раз я знаю, что ответить тебе. В мире есть нечто гораздо более свободное и освобождающее, чем знания и опыт. Это Мудрость, звенящая Мудрость, искрящаяся Мудрость. И если Мудрость устремляется ввысь, вверх, а не вниз, она должна быть самой высокой
– Ты прав, поскольку считаешь, что прав. Поскольку эти мысли твои и ничьи больше. Но сможешь ли ты жить с ними? Как остаться в пещере тому, кто догадался о вершине Мудрости?
– Ты права, моё сомнение – соглашался я – я боюсь, что не смогу больше жить в пещере с устремленной вниз головой, и ходить по ней вверх ногами. Но если я покину пещеру, разве смогу я ходить вверх ногами по небу, которое лежит над нашими сводами? Ведь я упаду в него. Ведь я не приспособлен к тому, чтобы выйти из моей пещеры.
– Пойдём. – сказала она – Пойдём, и я познакомлю тебя со своим братом. Мы близнецы – я и он – мы появились на свет в один и тот же день, и, признаться, я уже скучаю по нему.
Она повела меня коридорами, повела залами, повела глубокими гротами. Я никогда не бывал в этой стороне подземелья, но ясно видел, что здесь властвовали нищета и сырость.
Наконец мы подошли к темному провалу, затянутому железными прутьями, и я понял, что это каземат, покрытый паутиной маленьких прислужников древности. Я взял со стены факел – боком, чтобы не обжечься – и хотел поднести его к прутьям, чтобы осветить эту мрачную камеру, но моё сомнение воскликнула:
– Остановись! Он боится света!
Я бросил чадящий факел, и он упал на потолок, разбрасывая снопы багровых искр.
К прутьям подошёл мальчик, похожий на сомнение. Он был очень бледен и смотрел на меня с недоверием.
– Он мне незнаком – тихо обратился я к девочке – за что его заперли здесь?
– Мой брат очень опасен – сказала она – пока он заперт здесь, вдалеке от людей, он безобиден. Но стоит только дать ему свободу, как целые народы превращаются в безумных, не видящих, не помнящих ничего животных. Мой брат болен, и он заражает вас бешенством, заражает параличом, заражает безумием.
– Как зовут его? – я осмелился спросить – Как имя этого ужасного ребенка?
– Его
– Во что ты играешь с ним? – заинтересовался я.
– В единственное, что нам доступно. – улыбнулась она – В слова. Он называет тему, я начинаю задавать вопросы. А он пугается и плачет.
– Разве это весело – пугать малышей? – мне было неприятно это услышать.
– Конечно весело – кивнула моё сомнение – ведь в эти минуты он чувствует себя собой.
Я нахмурился и кивнул в ответ, признавая её правоту. А потом я спросил: "Зачем ты привела меня к нему?"
– Потому что ты звал его, когда говорил "я боюсь". Вместо того чтобы ждать его прихода, нам проще было самим прийти к нему. Его тюрьма крепка, а вас воспитывают в опыте, который только укрепляет её. Но, если хочешь решиться на новый шаг, тебе придется убедить его.
– Убедить его? Почему я должен в чем-то убеждать пленника?
– Ваши пещеры – это наши с ним владения, наше королевство. Его вы заперли, но он остаётся полноправным властителем вашего мира. Иначе бы не имело смысла держать его здесь, разве не так?
– Но почему рабы не заперли и тебя? Раз нам так хочется единолично владеть пещерами, мы должны были заточить тебя в такую же клетку.
– Ты разве не видишь? – она обернулась вокруг себя, взметнув подол белого платья – Я быстронога и неуловима. Подобный тебе может встретить меня, может говорить со мной, но ему не хватит изворотливости, чтобы схватить меня.
– Итак, я должен уговорить его отпустить меня?
– Не договорившись со своим страхом, из пещеры не выйти.
Тогда я собрал в кулак всю свою волю, всю неприязнь к нашему пещерному образу жизни и воспитанию опытных отцов. И я шагнул вперёд, встал около прутьев его клетки.
Он поднял на меня свои темные глаза, затем поднял свое бледное лицо. Я наблюдал, как поднимался его нос, его рот, его подбородок, его скулы, все его лицо. Так прошла минута холодной тишины. Так шла тишина, пока я не разбил её:
Конец ознакомительного фрагмента.