По дороге в вечность
Шрифт:
– А с чего завидовать, когда у тебя есть Блейк? – Я тоже смеюсь, хотя и не так громко. – И потом, откуда ты знаешь, что у нас родится «неотразимая девка»?
– Тебе объяснить? – Натали выпячивает губы и смотрит на меня, как на дурочку. – У таких родителей, как вы, не может родиться замухрышка. – (Педикюрши переглядываются.) – Я завидую не потому, что ты с Эндрю. Я завидую потому, что, скорее всего, стану такой же клушей, как моя мамочка. Она почти не высовывала носа за пределы Северной Каролины. Но меня это устраивает. Я вовсе не «Мисс Грейхаунд» [5] .
5
То есть путешественница. «Грейхаунд» – название автобусной компании, осуществляющей междугородние перевозки на территории США, Канады и Мексики.
Я задумываюсь над ее словами, но ненадолго.
Вдруг снова схватывает поясницу. Я ерзаю на табурете, ибо ничего другого сделать сейчас не могу. Левый бок тоже немного болит. Наверное, не стоило сегодня так много ходить.
– Ну как, придумала ответ? – спрашивает Натали.
– Что?
Натали удивленно моргает. Как я могла забыть, о чем мы говорили на галерее гипермаркета? Ничего я не забыла. Наоборот, я изо всех сил стараюсь обходить эту тему.
– По правде говоря, – начинаю я, мысленно представляя лицо Эндрю, – я не хочу ни возвращаться сюда, ни оставаться в Техасе. То есть, с одной стороны, я очень хочу вернуться, но с другой… тоже боюсь, что превращусь в подобие твоей матери.
Сама бы я никогда не взяла в качестве примера мать Натали, но так она легче поймет. К тому же она первая упомянула про свою мать, и потому ей не придется напрягать извилины.
– Да, – кивает Натали. – Теперь я понимаю. Но как ты выскочишь из такой ситуации? Выбор невелик, особенно с ребеночком в животе.
Ну почему она так сказала? Тихо вздыхаю и стараюсь не смотреть на нее, чтобы Натали не увидела моей досады. Я всегда знала, что моя лучшая подруга принадлежит к тем людям, кто всю жизнь проводит в пузыре, лишенном красок. Потом, может, спохватится, но уже будет поздно что-либо менять. Натали показала себя, заявив, что ребенок – это конец веселой жизни. По ее мнению, дальше начинается сплошная череда «должна» и «обязана». Ей все равно не понять, и потому я решаю промолчать.
– Кэм, ты хорошо себя чувствуешь?
Я замираю и смотрю на нее. Бок пронзает острая боль. Меня прошибает пот, хотя и несильный. Забыв про педикюршу, я отдергиваю ногу, чтобы встать.
– Мне нужно в туалет.
– Кэмрин! – пугается Натали.
– Нэт, успокойся, – говорю я и следом извиняюсь перед ошеломленной педикюршей.
Бреду к коридорчику, в котором находится туалет. Мне больно, но я стараюсь не показывать вида. Не хочу, чтобы Натали тащилась следом. Впрочем, она и так уже всполошилась.
Распахиваю дверь кабинки, вхожу и запираюсь. Теперь можно не притворяться. Мне паршиво. Лоб покрыт капельками пота. Под ноздрями тоже мокро. Со мной явно что-то не то. Наверное, я впервые прочувствовала свою беременность. Нет, тут что-то еще. Но что? Выхожу из кабинки. Быстро двигаться мне тоже нельзя – от этого хуже. Подхожу к раковине и склоняюсь над ней.
Этого просто не может быть…
Мне никак не унять дрожь в руках. Что там руки!
Делаю глубокий вдох, потом еще несколько. Поднимаю голову над ссутуленными плечами и смотрюсь в зеркало. Вытираю с лица пот и остатки слез. Стало легче. Можно и возвращаться. Но тут я замечаю, что отправилась в туалет босая.
Дверь открывается. В туалет врывается Натали.
– С тобой все нормально?.. Снимаю вопрос. И так вижу, что нет. Что случилось? Я немедленно звоню Эндрю.
Натали так же стремительно разворачивается, чтобы вернуться в салон, где осталась ее сумочка с мобильником.
– Нэт, постой.
– Не пудри мне мозги. Через минуту я все равно ему позвоню. У тебя есть шестьдесят секунд на объяснение.
Я больше не возражаю. По-прежнему хочется верить, что со мной все в порядке, но здравый смысл подсказывает: творится что-то очень нехорошее. Перед уходом из кабинки я заглянула в унитаз…
– У меня снова появились боли в спине и в боку и… капельки.
– Капельки? – Натали морщится, но я чувствую ее испуг. – Ты хочешь сказать… идет кровь? – Она вперилась в меня взглядом и ждет ответа.
– Да.
Натали молча выскакивает из туалета. Дверь шумно захлопывается.
В жизни бывают моменты, когда сталкиваешься с чем-то ужасным, и не во внешнем мире, а в тебе. И чувствуешь: что-то бесповоротно меняется и ты уже не будешь прежней. Как будто откуда-то спускается тьма и забирает у тебя все крупицы счастья, а ты можешь лишь бессильно смотреть, чувствовать, как оно уходит, и знать, что никакие твои усилия не вернут это счастье назад. Такое состояние хотя бы раз испытывал каждый. Абсолютных везунчиков не бывает. Но мне никак не понять, почему жизнь обрушивает на кого-то одного столько страданий, что хватило бы на пятерых, и почему они валятся на голову с такой умопомрачительной быстротой.
Я лежу на койке в палате экстренной помощи, свернувшись калачиком под больничным одеялом. Рядом, слева от меня, на стуле сидит Натали. Я так испугана, что не могу говорить.
– Ну, когда эти чертовы врачи соизволят появиться? – сердится Натали.
Она вскакивает и начинает ходить по палате. Ее высокие каблуки громко цокают по ослепительно-белым плиткам пола.
Затем ее настроение меняется. Натали останавливается. Лицо озаряется надеждой.
– Наверное, раз они не торопятся отрывать задницы от стульев, с тобой не произошло ничего страшного.
Я не верю ей, но не могу себя заставить произнести это вслух. Всего второй раз в жизни я попадаю в палату экстренной помощи. В первый раз это было, когда я прыгнула с отвесного берега в озеро и поранилась о камни. Тогда меня продержали в больнице шесть часов. Я распорола себе бедро, и мне накладывали швы.
Переворачиваюсь на бок и смотрю в стену. Очень скоро открывается стеклянная раздвижная дверь. Наверное, врач. У меня замирает сердце: это Эндрю. Они с Натали перебрасываются несколькими фразами. Делаю вид, что не слышу.