По древнегреческому сценарию

Небыкова Светлана

Ночь без звезд

Я не помню, когда и почему я начал говорить: «А я уйду!» Наверно, я говорил это часто, и мои родители решили меня проучить. Мама сказала: «Хорошо, иди!» Она собрала мои вещи – рубашки, свитер, курточку из меха олененка, ботинки, положила их в наволочку, потом

достала санки, привязала наволочку к санкам. Потом она одела меня и выставила на улицу. Она помогла мне спустить с крыльца санки и ушла домой.

Я пошел, держа веревочку от санок. Зима была в самом разгаре. Наверно, небо было затянуто тучами, и звезд не было видно. И еще, наверно, было поздно, потому что я не увидел светящихся окон. А может, и не так уж поздно: телевизоров не было, и зимой люди рано ложились спать. Мороз был сильный, мне обжигало щеки, но внутрь он не проникал – мама хорошо меня укутала.

Я отошел от от дома шагов на двадцать и остановился. Я думал.

Первая мысль была – пойти к Авдотье. Она работала в пекарне, я дружил с ее дочкой Лидой, моей ровесницей. Их дом был недалеко от нашего. Но что я ей скажу? Я тогда не мог определить словами, что я чувствовал, но, скорее всего, это был стыд. Мне было стыдно прийти ночью к кому-то с санками, к которым была привязана наволочка с моей одеждой и обувью.

Вторая мысль была сложнее. Летом меня взяли с собой на сенокос. Мы плыли в огромной лодке, в которой поместились лошадь, палатка, еда, косы, грабли и люди. Когда мы проплывали мимо высокого берега, совсем рядом с поселком, я увидел там углубление и спросил у отца, что это. Он сказал:

– Пещера. Точнее, грот. Такое пространство.

– А кто его сделал?

– Река. Когда река разливается, она вымывает мягкие породы, и там образуются пустоты.

Вот об этой пещере

я и вспомнил в ту ночь. Она была не очень высоко, и там теперь снег, я дотянусь до нее. Но тут мне пришла в голову отрезвляющая мысль: я не найду эту пещеру в темноте. И еще более трезвая мысль пришла вслед за нею: я не дойду до нее по сугробам, которые были выше меня И все-таки какое-то время я обдумывал эту пещеру: как я сделаю из снега еще одну стену, оставив в ней дырку, чтобы пролезть, и заткну эту дырку наволочкой. Там можно будет сидеть на санках. А завтра пойду в пекарню и попрошу у Авдотьи хлеба и спичек. А дрова возьму возле нашего дома, все будут на работе, так что никто не увидит.

Я понимал, что это я просто так думаю, что я туда не пойду.

Оставалось идти к ненецкому чуму. Там жила семья, потерявшая кормильца. Его звали Лойко, не помню, это фамилия или имя. Он ловил рыбу и упал, стукнулся головой о борт лодки, потерял сознание и утонул. Рыбачившие недалеко ненцы не успели прийти ему на помощь.

Я подумал о матери Лойко, старой мудрой Марье. Я очень уважал ее и немного боялся. Не то что боялся – мне казалось, что она видит меня насквозь и все обо мне знает. В чуме были еще вдова Лойко и их дети. Им помогали другие ненцы. Мои родители тоже им помогали, отец сам относил уток, куропаток и рыбу, мама передавала с кем-нибудь муку, чай и сахар. Потом уже я узнал, что отец выдавал им после забоя тушу оленя, как если бы они работали на станции.

Но я не пошел к Марье. Чум был пределами поселка, и мне стало страшно: я боялся заблудиться. И еще я понимал, не осознавая этого до конца: то, что случилось – это внутри семьи, и нельзя никому об этом рассказывать.

Конец ознакомительного фрагмента.