По другую сторону тепла

Friyana

А потом он понимал, что снова начинает по ним скучать, и они приходили, садясь рядом, смеясь и болтая обо всем подряд, и Драко оттаивал, глядя на них, и снова пытался подойти к темноволосому очкарику, гадая, какого черта он так притягателен, почему так сложно просто находиться рядом с ним, не протягивая к нему руку, даже зная, что по правилам игры к нему лучше не прикасаться — если не хочешь, чтобы он исчез.

У парня в очках был очень странный шрам на лбу — изломанный, в виде молнии, и Драко чувствовал, как внутри что-то отзывается беспомощной горечью, когда он смотрит на этот странный след то ли удара, то ли еще какой травмы. Он так цеплялся

теперь за каждую возникающую в нем эмоцию, что стал подолгу вглядываться в этот шрам, временами борясь с желанием протянуть руку, отодвинуть со лба мешающую прядь волос… и тут же одергивая себя — прикасаться нельзя. Только смотреть.

Потом это стало не на шутку возмущать. Драко не помнил, почему, но абсолютно точно знал — это неправильно, он имеет право на большее, чем просто наблюдать за этим человеком. В какой-то момент ему даже казалось, что он вообще имеет какие-то права на всего этого человека… на его внимание, его руки, его ласки. Он, а не блондин, который всегда ошивается рядом и притягивает к себе все взгляды этого восхитительного парня.

И тогда блондин исчез.

Просто однажды, выйдя утром из спальни, где всю ночь, как и всегда, впрочем, призраки занимались любовью рядом с ним — обнаженные, горячие, юные и сильные — Драко застал брюнета сидящим на полу у камина. На нем были потертые джинсы и светлая футболка, между колен лежала книга, он машинально накручивал на палец свои вечно растрепанные волосы, и он был — один.

Обалдев от невозможного счастья, Драко кинулся к нему, шлепнувшись с размаху рядом на колени, и тот впервые поднял голову, глядя куда-то сквозь него. Это было почти счастьем — осознавать, что этот парень рядом, что, возможно, когда-нибудь он даже заговорит с тобой, но даже если и нет — он рядом, он здесь, он близко. Что-то было в этой мысли такое, от чего замирало сердце и начинали дрожать руки, что-то очень важное… правда, Драко никак не мог вспомнить, что именно.

— Кто ты? — спросил он его. — Как тебя зовут?

Брюнет вздохнул и грустно, почти нежно усмехнулся, взмахнув невозможно пушистыми ресницами. А потом опустил голову и снова уткнулся в книгу.

Драко улегся на ковер и с тоской уставился в потолок, закинув руки за голову.

— Ты мне нужен, — заявил он.

— Зачем? — с интересом спросил кто-то, и, повернув голову, Драко с удивлением обнаружил сидящего в кресле смутно знакомого человека в черном, с пронзительными горящими глазами.

— Я вас не знаю, — подумав, сообщил он. — Уходите.

— А того, с кем сейчас разговаривал, знаешь? — спросил странный человек.

Драко надолго задумался. От человека исходили удушливые волны интереса и тревоги, это нервировало.

— Не помню, — честно признался Драко. — Но, видите ли, он здесь живет. А вы — нет.

— Я — нет, — спокойно ответил человек. — Драко, когда ты в последний раз что-нибудь ел?

Вопрос вызвал смутное раздражение.

— Как вы меня назвали? — уточнил он. — Драко? Это мое имя?

Человек молчал, глядя на него своими странными глазами.

— Уходите, — буркнул Драко, вставая. — Вы нам мешаете. При вас он никогда со мной не заговорит.

И вышел на террасу, надеясь по возвращении обнаружить, что в гостиной нет никого, кроме темноволосого парня со шрамом на лбу.

* * *

Бесконечно долгие полутемные дни, припорошенные колючим снегом, пронизанные ветром, завывающим по всему дому — Драко регулярно забывал закрывать окна, поскольку давно уже не чувствовал холода — тянулись

так, словно превратились в одну неразрывную вечность. Когда-то они были наполнены ожиданием, болью, отчаянием и беспомощным одиночеством. Потом стали пустыми и безжизненными, с одной необъяснимой целью-ориентиром — Драко пытался заставить своего домашнего призрака заговорить, уже не вспоминая о том, что раньше их было двое, и они вызывали куда больше эмоций.

Странный человек в черной одежде исчез, хотя некоторое время Малфою казалось, будто он видит его — еще одно бестелесное привидение, слоняющееся по комнатам и буквально наступающее ему на пятки. Прошло несколько отрезков времени, для исчисления которых уже не хватало понятий — и этот человек окончательно пропал, оставив в память о себе скрипучий голос и временами появляющийся в воздухе горьковатый запах какой-то химии.

Темноволосый призрак в забавных круглых очках теперь почти все время проводил рядом с Драко, молча сидя на полу, обхватив колени и задумчиво покусывая нижнюю губу. Его присутствие было последним и единственным, что вызывало боль, а боль была последним чувством Драко, и для него давно уже не осталось ничего важного, кроме как — видеть смуглый точеный профиль, обрамленный гривой непослушных волос, и говорить, не слыша собственных слов.

Призрак всегда молчал, лишь изредка поднимая голову и глядя куда-то в пустоту, сквозь собеседника. Наверное, ему просто нечего мне сказать, решил однажды Драко, и поразился, насколько логичной показалась ему эта мысль. Но, раз он не уходит, значит, ему достаточно молчания — вдвоем со мной. В конце концов, слова — это ничто, зачем зацикливаться на вербальном общении? Ведь мы и так прекрасно знаем, что нужны друг другу. Что нам хорошо, когда мы — рядом.

Понятием «хорошо» для Драко постепенно стало любое чувство, которое он мог испытывать. Желания закончились где-то в полутьме наполненных завыванием зимнего ветра ночей, эмоции истончились, превратившись в оцепенелое опустошение, и только призрак, по-прежнему не желавший выходить на террасу и разговаривать с Драко, был медленно тающим островком каких-то чувств.

В том, что островок таял, сомневаться тоже не приходилось — все невыносимее становилось заставить себя встать по утрам, все более всепоглощающим становилось тупое, монотонное безразличие ко всему. И только мысль об одиноком призраке в гостиной выволакивала Драко из объятий сна, чтобы швырнуть в почти забытую боль, которая всегда приходила снова — стоило лишь только взглянуть в ярко-зеленые глаза, скрытые за стеклами очков.

Однажды ветер перестал быть колючим и превратился в мокрую изморозь. Драко вышел на террасу, подчиняясь его зову, и подивился странным воспоминаниям, роящимся в глубине его души. Дождь и ветер. Наверное, эти два слова что-то значили для него когда-то, потому что сейчас они принесли с собой странное смятение, вынуждая нервно сжимать кулаки и прислушиваться к собственным ощущениям.

Единственное, что пришло Драко в голову — полет прекрасен, но иногда его нужно успеть остановить. Мысль тоже как-то коррелировала со знакомым призраком, поселившимся в гостиной.

От раздумий, как всегда, невыносимо разболелась голова, и впервые Драко не стал продираться сквозь наваливающееся тошнотворное равнодушие, докапываясь до истины. Ему было все равно — и на самом деле уже давно, просто какое-то ребяческое упрямство ни в какую не позволяло признать это и забросить все бесплодные попытки что-то вспомнить.