По дуге большого круга
Шрифт:
Света во все свои большие, широко распахнутые глаза рассматривала казавшиеся ей огромными дома, допытывалась у отца, почему этот дом называется «Серой лошадью»:
– И вовсе он не похож на лошадь, – спорила она с отцом.
А столько людей, сколько ходило в будний день по улицам Владивостока, она видела в Уссурийске только по праздникам 1 Мая и 7 Ноября, когда отец брал ее с собой на трибуну.
А как интересно было смотреть на трамваи, которые, весело постукивая на стыках рельс, катились, обгоняя пешеходов.
– А куда
– Этот на Луговую, а этот на Первую речку, – ответил занятый своими мыслями отец.
Ивана Федоровича в Доме колхозника хорошо знали. Дежурная нарочито взмахнула руками:
– А это откуда такая командированная приехала? Да еще с такими красивыми глазами.
– Из Уссурийска, – застеснявшись, серьезно ответила Света.
– Присмотрите за ней, пожалуйста, – попросил Иван Федорович, – я постараюсь побыстрее обернуться.
Но побыстрее не получилось.
Иван Федорович закружился в командировочных хлопотах, а Света, выпив стакан чая с красным пряником, тоскливо смотрела в окошко гостиницы, терпеливо дожидаясь отца.
Стояла обычная для Владивостока июньская погода. То ли мелкий дождик, то ли морось сплошной стеной, окутывая туманной сыростью дома, машины, прохожих…
Уже вечерело, когда наконец-то вернулся отец.
– Ну, Синтайка-Адынбайка, собирайся. Пойдем море смотреть. Да и распогодилось на улице.
– Сегодня мы на поезд опоздали, – продолжал он. – Переночуем, а с утра – на поезд – и домой.
Они вышли на Океанский проспект, пересекли Ленинскую улицу и прошли мимо цирка Шапито на Корабельную набережную. Иван Федорович едва успевал отвечать на вопросы дочурки и с удовольствием прислушивался к ее щебетанию.
– А у нас в Уссурийске цирк лучше. Ой, сколько людей, и где они только помещаются? А вот моряки пошли, какие красивые!..
Наконец, они подошли к причалу, вдоль которого выстроились громады пароходов. Иван Федорович подвел Свету к самому краю причала. Над ними нависла ржавая корма какого-то парохода, а в воде плескались какие-то банки, обломки ящиков, мазутная ветошь. Неприятно пахло чем-то гниловастым.
– А где же море? – воскликнула Света в недоумении.
– Да вот же оно, смотри, – развел руками Иван Федорович.
В просвете между пароходами виднелась водная поверхность.
– Эта бухта называется Золотой Рог, – пояснил Иван Федорович, – а вот там, – показал он рукой, – Русский остров.
– А что, есть еще и Японский? – удивленно спросила Света.
– С чего бы это? – переспросил отец. – Остров этот наш – русский, поэтому и название такое.
Иван Федорович невольно вспомнил начало своей солдатской службы и тяжело вздохнул. Сколько воды с тех пор утекло!
– Ну, пойдем в гостиницу, а то уже темнеет, – позвал Свету Иван Федорович.
Возвращались они уже при свете уличных фонарей, и эта картина казалась Свете какой-то сказочной.
– Ну, увидела море? – спросила у Светы дежурная, когда
– Увидела, – вздохнула Света. – Что-то не понравилось оно мне.
– Почему? – удивилась дежурная.
– Да, грязноватое оно какое-то и… маленькое.
Дежурная притащила им раскладушку. После очередного стакана чая с красным пряником Света заснула крепким сном, и снилось ей море, но совсем не такое, как во Владивостоке.
А Иван Федорович долго ворочался в неудобной кровати, вспоминая отдельные эпизоды из своей жизни, а когда заснул, то никаких снов не видел.
…Иван Федорович и не заметил, как в послевоенных буднях пролетели годы, и пришла пора уходить на пенсию. Проводили его торжественно – все-таки персональный пенсионер, хотя и местного значения.
Как водится, наградили почетной грамотой (их у него за время работы набралось более десятка), ценным подарком (самоваром) и, конечно, букетом цветов.
Иван Федорович был в своем неизменном полувоенном костюме с медалью и почетными министерскими знаками на груди («Отличнику соцсоревнования по сельскому хозяйству» и «Отличнику промкооперации»).
– Вот и все, мать, – заключил он, возвратившись с собрания. – Теперь будем вдвоем куковать.
– Ну да, вдвоем, – возразила Ксения Ивановна. – Нам надо еще вон Светку поднимать. Да и Вовка из армии должен прийти.
Старшие дети уже свили свои «гнезда». Октябрина вышла замуж за Александра Турубарова, который пройдет путь от рядового шофера до главного инженера крупной дорожной организации.
Возвратившийся через три года после окончания войны Иван привезет с собой туберкулез. И только мать поставит его на ноги, заставляя принимать барсучье сало. Старшего брата Светлана называла на «Вы» и боялась, особенно, когда мыла полы и оставляла за собой «зайцев» – непромытые проплешины. Ваня указывал на них и заставлял перемывать.
– Ваня, вы понимаете, что я в школу могу опоздать? – вопрошала Света, еле сдерживая слезы.
– Не опоздаешь, добежишь, – не отступал старший брат.
Света быстренько домывала полы и мчалась в школу.
Школа располагалась совсем недалеко от дома, рядом с церковью, которая, надо сказать, была действующей, что для того времени являлось редким исключением.
В первый класс Света ходила с сумкой, сшитой матерью из какой-то прочной материи. В ней помещались учебники, пенал, чернильница-непроливайка, а иногда и бутерброд с гидрожиром вместо масла.
Однажды Света залезла на чердак дома, в котором они жили. Залазить было легко: сначала на забор, потом на крышу сеней, а тут и открытая дверца чердака, и не надо никакой лестницы. Надо сказать, что залазила она на чердак частенько. Ей нравилось перебирать подшивки старых газет, рассматривать всякий хлам, заглядывать в фотоаппарат с гармошкой. Интересно, в него смотришь, а в глазке видишь все вверх ногами. Действительно, перевернутый мир!