По горам и тундрам Чукотки. Экспедиция 1934-1935 гг.
Шрифт:
К концу дня я начинаю думать, что такие праздники, как этот, чересчур утомительны, и я охотно поменялся бы с кем-нибудь на более серые будни.
Река выносит меня к концу последнего увала, и я внимательно слежу, чтобы войти в большую протоку, которая ведет к левому берегу, где расположена наша база, но протоки нет. Выскакиваю на галечники, хожу взад и вперед, но протока исчезла. Вся масса воды уходит теперь вправо, а к базе попадает только несколько мелких ручьев; мне приходится перетаскивать байдарку по галечнику, обдирая ей дно. Впрочем, такие случаи были предусмотрены, и в самом начале работы мы обтянули дно байдарки слоем брезента. Теперь этот брезент уже весь в дырках.
Мои спутники приходят к вечеру уставшие до смерти. Хотя по берегу гораздо ближе, чем по реке, но все же им пришлось отмахать
Только Ковтун — инициатор этого героического похода, сэкономившего нам один день пути, — бодр и свеж; он привык каждый день взбираться на горы.
Выбраться на лодке отсюда не так-то просто — маленькая, мелкая проточка, текущая вдоль левого берега, только в двух километрах ниже соединяется с главным руслом. Приходится протаскивать лодку через почти сухие перекаты. Но через несколько часов обе лодки плывут уже по большой протоке. Скучные плоские береговые обрывы, вдоль которых мы поднимались с таким трудом, проносятся мимо нас с быстротой 10–12 км в час. Через несколько часов мы уже у устья Малого Чауна. Здесь надо сделать остановку для осмотра холмов Теакачин.
Тундра переменилась за эти пятнадцать дней. Появилось множество комаров, и прогулки по болотам в густых сетках при удушающей жаре доставляют мало удовольствия. «Удушающая» жара — это конечно сильно преувеличено, но для нас после целого года холода 19е тепла в тени и больше 30° на солнце кажутся нестерпимой жарой.
Появились также другие маленькие существа, но более симпатичные — гусята. Везде в протоках и на галечниках видны уплывающие и убегающие гусыни с выводками. Как-то раз мы высадились на отмели возле такой семьи; гусыня улетела, а гусята доверчиво пошли за нами и спустились в воду возле лодки. Наши охотники испытывают большие мучения при виде такой доверчивой дичи. Но охота в Чаунском районе запрещена с 15 июня, да мы сами не решились бы убивать мать и губить гусят.
Рыбная ловля не запрещена, и Перетолчин по-прежнему ставит сеть, которая неизменно приносит черных хариусов. Сегодня ночью на реке возле сети слышались пронзительные крики — это кричала гагара. Когда Перетолчин отправился осмотреть сеть, оказалось, что гагара» увидав в сети рыбу, нырнула за ней и сама запуталась. Сеть была порвана и безнадежно запутана, и по воде далеко разносились крепкие выражения, которые расточал по адресу гагары наш рыбак. Я услышал знакомые проклятия ангарских крестьян: «гад» и «змея».
Потом гагара была принесена к палатке и привязана за лапку. Лапки у. гагары расположены на заднем конце туловища, так что она почти не может ходить, но зато замечательно плавает и ныряет. У нас она все время лежала на животе и время от времени кричала отвратительным голосом и переваливалась на другое место. Ее долго упрекали за неуместное вмешательство в рыбную ловлю и придумывали ей наказание. Предполагалось ее убить и ободрать шкурку на дамскую шляпу — у гагар очень красивое темно-серое блестящее оперение, с красно-бурым пятном на шее (это была так называемая краснозобая гагара). Но потом Перетолчин решил: «У нее тоже на озере где-нибудь дети есть, пусть кормит» — и перерезал веревку. Гагара с криком, ударяя по земле крыльями и переступая короткими лапками, бросилась в воду, по дороге опрокинув сковородку, в которой жарилась рыба. Зоологи говорят, что мы счастливцы (конечно, если исключить испорченную сеть и опрокинутую сковородку): никто еще не видал, как ходит гагара.
На следующей стоянке у холмов Чаанай на нашу сеть сделали нападение другие разбойники — чайки. Но они гораздо осторожнее и выедали рыбу по кусочкам, не трогая сети. От хариусов оставались только половинки и четвертушки. Чайка очень смелый и сильный хищник: однажды мы видели, как чайка тащила большого лебеденка.
Переменилась за эти две недели и река. На месте сплошной водной пелены шириной в несколько километров обнажились громадные галечники, по которым протекает небольшая река шириной в сто или полтораста метров то одной, то двумя протоками. Нельзя плыть где попало, надо выбирать фарватер и избегать многочисленных перекатов, мелей и кос. Чаун по своему режиму напоминает реки пустынь: необычайное обилие воды в течение короткого
10 июля дельта Чауна приветствовала нас встречным ветром и сильной волной, и мы едва добрались до культбазы. А ночью пришли первым рейсом из Певека кавасаки с кунгасом и за несколько часов до них наша моторная шлюпка.
Я не буду рассказывать о наших дальнейших работах на берегах Чаунской губы — они похожи на плавание прошлого года. Пока Ковтун на речной лодке производил съемку дельты Чауна и низовьев его больших притоков, мы с Денисовым и Перетолчиным отправились на морской шлюпке вдоль западного берега губы для осмотра месторождений различных полезных ископаемых. Мы открыли на речке Кремянке небольшое месторождение халцедонов, затем осмотрели кварцевые жилы возле мыса Безымянного. Здесь нас захватил северный шторм, и мы просидели несколько дней в обществе бедняков-оленеводов, вышедших к морю со своими стадами.
В ночь на 17 июля мы пересекли Чаунскую губу в средней ее части, держа прямо на Певек и, несмотря на обнадеживающий штиль у берегов, попали в середине Губы в очень тяжелую волну, которая изрядно нас помучила и напугала. Но в конце концов удалось выбраться под защиту певекского берега и войти в нашу тихую гавань. Весь пролив был загроможден льдами, которые пригнал сюда северный шторм.
На следующий день мы были свидетелями страшного летнего фена — южного певекского ветра. При чистом небе ветер силой 30 м в секунду срывался с горы и с такой яростью падал на селение, что море, начиная от берега, кипело. Все суда — кавасаки и кунгасы, — стоявшие в бухте под горой, были сорваны с якорей и выброшены на противоположный берег бухты.
Пароход, тот же «Смоленск», который привез нас сюда, пришел в первых числах августа, и до его прихода мы могли использовать конец июля для дополнительного исследования Певекской горы и о. Айона.
4 августа «Смоленск» увез нас из Чаунской губы, где мы провели целый год. При выходе из губы «Смоленск» встретил тяжелые льды, сплотившиеся у о. Айона. Потянулись долгие дни плавания — сначала на запад, к устью Колымы и к Медвежьим островам, затем на восток, к знакомым уже станциям полярного побережья, к устью- Анадыря, вдоль берегов Камчатки; наконец, только в середине октября, мы пришли во Владивосток.
Трудовая осада
В течение целого года мы изучали Чаунский район — на аэросанях и оленях, на моторной шлюпке и речных лодках и в особенности пешком. Для того чтобы мне и Ковтуну выполнить план нашей научной работы, весь наш маленький коллектив самоотверженно боролся с суровой природой Крайнего Севера.
До нас никто не применял аэросани в таких тяжелых условиях приполярной горной страны. Мы ездили на аэросанях и в 50-градусные морозы февраля, и при оттепелях мая, и в полярную ночь, и при незаходящем солнце. Мы проходили на них и по твердому снегу прибрежных равнин, и по застругам высоких горных перевалов, и по глубоким снегам предгорий, и по голому морскому льду, и по горным наледям, покрытым водой. Мы доказали, что аэросани вполне применимы не только на равнине, но и в горах для самых разнообразных целей. Эта интенсивная работа принесла ценные результаты. Был изучен район, до того совершенно неизвестный; составлена карта горной страны и ее физико-географическое описание. Изучено геологическое строение и составлена геологическая карта. И, что особенно важно, полезные ископаемые, признаки которых были обнаружены нами, оказались при дальнейшем изучении заслуживающими самого серьезного внимания — в особенности месторождения олова. Арктическим институтом была послана в Чаунскую губу в 1937 г. геологоразведочная экспедиция, затем — разведочные отряды и, наконец, началась эксплуатация месторождений олова.