По грехам нашим. Книга 4
Шрифт:
– Стойте, ждите, сейчас разом быстро пойдем, - сказал Семьюн и вошел вовнутрь палаты, где веселились и распалялись заговорщики.
– Други моя, - донеслись слова новгородца, обращенные к приговоренным отступникам, предавшим своего великого князя и русскую землю. – За здравие великого хана и русских бояр.
Все дружно поддержали тостующего, когда группа из семи бояр, стоявших за дверьми, недоуменно пересматривались между собой в тусклых огоньках двух лучин.
Пользуясь увлеченностью заговорщиков распитием отличного вина, Семьюн поставил под стол два бочонка с порохом, поджег пропитанные смолой фитили и
– Ходу! – чуть ли не выкрикнул Семьюн, как только добрался до Радима и компании и повел группу вниз по лестнице, достав из одного из стоящих в углу сундуков четыре меча.
Семьюн не стал брать себе меч – сеча явно не его стихия, но вот бояре ухватились за оружие, как за спасательный круг, оставив троих огорченных, кому не досталось оружия. Теперь, вооруженные бояре воспаряли духом. Меч, бой – это их стихия, тут им было все понятно, сейчас даже уже и не страшно, боязно было, когда они не понимали всего происходящего.
На пути у Семьюна и Радима встретились еще двое ратников, которые были уже русичами, но представляли охрану Никанора. Бояре зарубили тех, походя, и, не обращая внимания на сваленные тела, устремились дальше, подгоняемые новгородцем. Вот и обозначилось место, куда вел их Семьюн – это был погреб.
– Ба-ба-бах! – прозвучал взрыв, когда только третий боярин спускался вниз по неудобной лестнице в темноту.
– Что сие? – испуганно прокричал один из бояр, который только собирался спускаться по лестнице.
– Швидче! – заорал Семьюн, уже не опасаясь быть услышанным.
Погреб оказался подземным ходом, ведущим в конюшню. Пользоваться таким ходом представлялось не самым лучшим способом уйти, так как Семьюн точно знал о том, что десяток монгольских воинов устроили себе жилища среди коней и встретиться с ними никак не хотелось. Это одна из многих шероховатостей плана и лучшим решением было бы оставаться в самом узком проходе, пока княжьи дружинники не вырежут или не постреляют всех обитателей дома.
Семьюн с самого начала своего присутствия на встречах заговорщиков стал обрабатывать Никанора, профессионально надавливая на болевые точки боярина. А давить было куда. Никанор оказался очень закомплексованным человеком, который хотел признания и власти, но при этом понимал свою никчёмность, как лидера. Вся идея бунта против великого князя была интересна хозяину усадьбы только в том ключе, что он стал «главным», переборов комплексы и повысив самооценку.
Когда же Семьюн стал предлагать обговаривать слова и речи главного революционера перед выступлением и тот понял, что его слушают уже с большим вниманием, новгородец стал самым желанным гостем в усадьбе, чем прожженный интриган и воспользоваться. Сочинять же речи Семьюну было легко, так как учитель у него был, не под стать Никанору – монах Даниил. Тот так же придерживался идеи союза с монголами и уже многие штампы для будущих бравурных выступлений Никанора были готовы.
Новгородский купец, ставший знатным боярином после известных событий в Новгороде, и сам некогда верил в идеи уже почившего Даниила, но сейчас он увидел в Ярославе другую силу, с которой не хотел играть. Да и быстрое продвижение по социальной лестнице сыграло свою роль в настроениях, чего скрывать, честолюбивого человека.
Семьюн не видел, как вспыхнул дом Никанора,
Боярин сделал свое дело, к которому готовился больше трех недель, связываясь секретно с алхимиками из поместья Корнея. Нужно было убить всех заговорщиков разом. Вариант с отравлением был признан тупиковым, как оказалось, зря – никто так и не попробовал вино на яды, которое принес Семьюн, но рассчитывать на беспечность Никанора, тем более монголов, было опасно и опрометчиво. Однако, взрыв и последующий за ним пожар, отлично дезориентировали многочисленную охрану, которая была по всему периметру усадьбы и в хозяйственных постройках. В доме же было мало вооруженных, так как бояре опасались, что их разговоры станут известны великому князю. Да и монголы прекрасно понимали, что, если приставить к каждому боярину-заговорщику два-три воина, то у «соли земли Русской» могут сдать нервы. Не привыкли власть имущие к неуважительному обращению. Да и Семьюн свою лепту внес в дело уменьшения охраны в самом здании. Да, был риск, что большое количество воинов во дворе и пристройках создаст сложности для штурма усадьбы. Был и соблазн как можно больше взорвать в самом доме отступников и степняков, но эмоции были отброшены, а их место, в головах средневековых великокняжеских диверсантов, занял холодный расчет. И расчет на самоуверенность бояр и монголов оправдался, серьезного сопротивления на пути к укрытию в подвале, не было. Наивные, нельзя считать себя самыми умными, пока на стороне Ярослава такая связка как Нечай и Семьюн.
Между тем, по всему городу штурмовали усадьбы и дома, где были люди заговорщиков. Загодя, на некоторых домах, мелом чертили кресты и для дружины князя, усиленной новгородцами и тайно подошедшими тремя сотнями рижского князя Вячко, не составляло труда распознать места скопления ратников бояр. Но была объявлена воля князя не убивать бунтарей, если только имели место не сильно ретивые и непреклонные. Воля княжеская была доведена до дружины и других союзных воинских соединений, не раньше, чем за полчаса до начала операции, чтобы минимизировать утечку информации.
Внезапность и подготовленность сыграли определяющую роль. И вот уже связанные, побитые, или просто обезоруженные люди потянулись вереницей пушком или на телегах на семь подворий, выделенных для этих нужд. Сдавшиеся без боя, были в лучшем состоянии, те же, кто решил биться за свои облачные идеалы боярской республики, на пример Новгорода, да и в подчинении монголов, частью были вырезаны. Многие же пленные, раненные, плелись лекарням, где их обихаживали частью приглашенные обозники из воинской школы.
Сложнее всего было с монгольским посольством, которое занимало уже две рядом расположенные большие усадьбы. Степняков оказалось больше двух сотен и это с тем, что часть их была в усадьбе Никанора. Штурм длился четыре часа, дружина потеряла от точных выстрелов мастеров лука больше десятка воинов, и это при том, что сотники старались максимально сберечь своих ратников. И только тогда было принято принципиальное решение спалить обе усадьбы, дело сдвинулось. Да, трофеи, как и пленников, очень хотелось получить, но не ценой своих людей.