По грехам нашим. В лето 6732
Шрифт:
Стражник меня пропустил. Въезжая на территорию стекольной мастерской я аж пошатнулся. Резкий, пронзительный крик, типа «Ура!» разнесся по округе. Я спешился и устремился в ремесленную избу.
— Что за звон? — спросил я спрашивая у всех собравшихся.
В центре стояли двое молодых человека, которых окружали еще четверо и все улыбались и радовались.
— Боярин, — сказал один из парней, стоящих в центре помещения и все остальные поклонились.
— Так что за крики? — переспросил я.
— Так зеркало сладили, боярин, доброе зеркало и без господина Яндака, — ответил тот же парень.
— Так Яндак и не говаривал вам якоже ладить зеркала? — недоуменно спросил я.
— Господин завсегда сам ладил, мы токмо стекло варили, — ответил парень.
Я призадумался. Ну как было не рассмотреть такого проходимца. Уже то, что он бежал и от отцовского ремесла, да и «кинул» византийского мастера, потом непонятные отношения с венецианцами. А я ему доверил такой секрет, что обогатит любого в этом мире. А этот авантюрист, вопреки всем договоренностям не рассказывал процесс изготовления зеркал своим ближайшим помощникам. Могло насторожить и то, что еще два мастера стекольных дел, некогда присланных из Владимира, отказались работать с Яндаком и стали производить стеклянную посуду, прежде всего бутылки для алкоголя.
Вот везучий я, но как администратор слабый. Не понять, что на самом секретном объекте не выполняется
— Кто таков? — спросил я у парня.
— Заяц, сын рядовича Милонега, — сказал парень и опустил голову.
Он ожидал, что я как-то обрушу авторитет парня, из моего тона могло так показаться, но решение было противоположное. В любом случае искал молодого мастера с задатками и организатора.
— Заяц, быть тебе мастером стекольных дел и ответ держать за мастерскую и над всеми головою быть, — торжественно произнес я.
Парню так же объяснил, что он отныне секретоноситель и никуда не может уезжать без моего позволения. Зеркала и стекло ладить, не переставая и по всем вопросам напрямую обращаться либо ко мне, либо к тиунам. Так же дал ему шесть гривен премию за то, что смог организовать производство зеркала без пропавшего проходимца. Дал бы и больше, но с собой больше не было. Сел в седло и отправился дальше.
На протяжении всего вояжа, Юрий молчал, но я примечал его как понимающие взгляды, так и вопрошающие. По пути до овощехранилищ я объяснял сыну, что именно хочу от тех людей, которых посетил, и какие выгоды будет иметь наша семья.
На первом овощехранилище я продемонстрировал свой гнев.
— Томаты гниют, картошка на солнце зеленеет, пошто раздор чините? Сечь вас треба? Где Мышана? — кричал я.
После выплеска эмоций, усилившегося от увиденных пожелтевших огурцов, стал объяснять, что и как делать. Выяснил, что соли нет и те, кто и должен был солить огурцы и помидоры были направлены на другие работы. Вот она «бестолковость» во всей красе. Соли еще по первому ледосходу закупили четыре тонны, а еще с прошлого года оставалась. По самым амбициозным подсчетам урожая, должно было с лихвой хватить. Но сейчас все поместье ждет посланцев из Суздаля и Владимира с солью. И мясо не коптиться и не вялиться и рыба и овощи без обработки на зиму. Еще один урок, что соли всегда должно быть больше, чем много.
Пока распылялся на нерадивых работников, приехала Мышана. Именно
— Мышана, то, что Андрей повертался — то добро, токмо треба и работать. Пошто овощи гниют? Пошто соли не принесли? — распекал я управляющую.
Мышана понурила глаза и отвечала только в стиле «виноват, исправлюсь». Уже позже, когда я все же посетил другие склады, увидел, что работа то была проведена огромная. Десятки бочек засоленных огурцов и помидоров, сваренный томатный соус, отсортированы овощи на свиноферму, промыта сахарная свекла и загружена на подводы. Даже запустили пресс для выжимки подсолнечного масла. Работает и маслобойня и сыроварня. А работники все поголовно отправляются на сенокос в поместья, которые пострадали от нападения и там не успевают скосить всю траву, так же у них закупаем и три десятка коров.
После увиденного и узнанного, да выслушав, сменил гнев на милость. По поводу покупки коров из пострадавших поместий я и сам бы выдал серебро, но хватило и казны тиуна. Я еще по прошлой осени дал по триста гривен серебром каждому тиуну и отрядил пять процентов от всех продаж сельскохозяйственной продукции в казну тиунов, поэтому, как у Макария, так и Мышаны скопилось порядочно производственных денег для покупки и большего количества коров и не бегали за каждой куной ко мне.
Осмелев, Мышана даже слегка пристыдила меня, сказав, что многое говорила утром, когда я на докладе уснул.
Когда я уже собирался уезжать, приехал и Макарий и начался очередной доклад с демонстрацией на натуре.
— Перекажи усе Юрию, — сказал я, указывая на сына. — А ты, сын, увечары перескажешь мне, да измыслиш, яко сладить.
Пусть набирается самостоятельности и видит изнутри все процессы. Сам же я Макарию указал на необходимость сохранить урожай и завтра по утру с докладом обо всех выкладках и проблемах. Обещал, что уже не усну. Да и доклад на месте, на его складах, чтобы там так же показывал, как сберегает каждую картофелину.
Припустив коня, поскакал домой. Нужно уколоть витамины и антибиотик Божане, да захватить глюкозу и другие лекарства для Агафьи Никитишны. Да и Лавра навестить.
Любимая была с сыном Глебом и видно, что жена приходит в себя. Появился румянец на щеках, радость и блеск в глазах.
— Любы мой, — вскочила Божана.
— Сиди, Божаночка, по здорову ли? — спросил я.
— Усе добро, вот и баню истопили, — завлекающе улыбнулась жена.
— Почакать треба, ты аще не здорова, — ответил я любимой и увидел огорчение на ее лице.
Ну нельзя так, она сильно похудевшая, только стала чувствовать себя сносно, а тут идти в баню. Льстило, что обо мне так заботятся, да и я уже извелся от недостатка женской ласки, но ради здоровья Божаны, еще немного потерплю.
Произвел все лечебные процедуры, перехватив кусок вареного мяса с лепешкой, взял аптечку и поехал к Агафье Никитишне. Женщина выглядела немного лучше, чем ранее. Но ее выздоровление касалось только физической оболочки, душевного спокойствия так и не случилось. Она все еще не хотела жить.