По ходу пьесы. История одного пистолета. Это его дело. Внезапная смерть игрока. Идея в семь миллионов
Шрифт:
— Кого вызвать на завтра?
— Завтра у нас маловато остается времени. У меня с утра совещание в Главном управлении, да и ты неизвестно когда вернешься из архива. Но где-то к часу дня я, вероятно, освобожусь, возможно, и ты к этому времени сумеешь управиться. Б таком случае одного человека можно пригласить на исповедь.
— Кого? Мариолу Бовери? Думаю, она не займет у нас много времени.
— Ну что ж, пусть будет Бовери. Очередность допросов не имеет принципиального значения.
На следующий день поручик появился в управлении только
— Мне повезло, — докладывал Межеевский. — В архиве я попал к полковнику, который сам в годы войны состоял в «Шарых шерегах». Правда, лично не был свидетелем провала, но слышал о нем, а главное — знал, где искать нужные документы. Благодаря этому поиск материалов занял у меня всего каких-нибудь полтора часа.
— Ну и как?
— Англичанин сказал правду. Я нашел даже прежнюю его фамилию в списках «Шарых шерегов». И Станислава Лехновича тоже. По его делу действительно проводилось специальное расследование. Он оказался не виновным, и то, что рассказал англичанину, соответствует истине.
— Ну, одной заботой меньше, — удовлетворенно кивнул полковник. — А как с институтом химии ПАН? Удалось что-нибудь?
— Я договорился со своим знакомым о встрече на пять часов в кафе «Дануся».
Немирох поморщился:
— А потише места не мог выбрать? Рядом с вокзалом, всегда полно народу. И проезжих, и местных…
— Ему так удобнее, он живет под Варшавой. А из кафе до поезда два шага. Правда, он предупредил, что сегодня не сможет уделить мне много времени. Но это — ничего, главное — сказать ему, что нас интересует, пусть все разузнает. Человек он серьезный, болтать зря не станет и нас не подведет. На него вполне можно положиться.
— Прекрасно.
— Артистку вы сами будете допрашивать?
— Нет, предпочту довериться тебе. С молодой красивой особой, думаю, поручику легче договориться, чем мне, старому деду.
— Вы не одного молодого еще перещеголяете.
— Ладно-ладно, не льсти. А после допроса приходи сразу — расскажешь, что удалось узнать.
— Официальный протокол допроса оформлять?
— Решишь сам на месте, по ходу дела. Главное — побольше узнать о Лехновиче. Как-никак она прожила у него несколько месяцев и кое-что должна знать о своем женихе.
Пани Мариола заставила себя ждать целых десять минут и даже не сочла нужным извиниться за опоздание — она была уверена, что красивая женщина может позволить себе опаздывать и все обязаны ее ждать. Мариола Бовери действительно была красива, но того рода женской красотой, которую обычно принято считать вульгарной, слишком злоупотребляла всеми доступными видами косметики. Возможно, это казалось бы уместным перед кинокамерой или вечером в ресторане, но никак не днем и тем более в здании управления милиции.
Вопреки инсинуациям жены адвоката, пани Янины Потурицкой, актрисе на самом деле было всего лишь двадцать пять лет. С образованием, правда, дело обстояло хуже. Театральное училище ей даже не снилось.
Мариола ничего не имела против ведения протокола, хотя визит в управление милиции склонна была считать скорее как дружескую встречу.
— Как я рада, — щебетала она, — беседовать с вами, а не с этим старым полковником. Надулся, как индюк, и думает кого-то испугать. Такими только детей в детском саду стращать.
Поручик тактично молчал, а пани Мариола продолжала заливаться соловьем:
— Ах, как я вам завидую! Это чудесно — заниматься такой увлекательной работой! Не то что я: целыми днями десятки раз повторяю в студии перед камерой один и тот же жест. Порой до потери пульса! А режиссеры, как правило, сами не знают, чего хотят. Вот и сегодня — еле вырвалась. Просто ужас!
У Межеевского не дрогнул на лице ни один мускул, хотя ему было отлично известно, что Мариола уже довольно давно не снималась ни в одном фильме, даже в роли статистки. И не похоже было, что это положение в ближайшем будущем изменится к лучшему.
— Наша работа лишь внешне выглядит романтично. А в действительности это дотошное собирание разных сведений да возня с хулиганами, обворовавшими пивной киоск. Удовольствие беседовать с молодой, интеллигентной и красивой женщиной нам, к сожалению, выпадает редко.
Мариола ни минуты не сомневалась, что «молодая, интеллигентная и красивая женщина» — это именно она.
— Да и то нам довелось встретиться лишь по случаю трагического события на Президентской.
— Ах, это действительно ужасно. Я страшно жалею, что поддалась на уговоры Стаха и пошла к Войцеховским.
— Вы были с ними знакомы прежде?
— Нет. Очень нужен мне какой-то старый хрыч и его уродина. Если бы Лехнович так усиленно меня не упрашивал, я ни за что бы не пошла. Но в конце концов решила все-таки уступить ему на прощание.
— Что значит — «на прощание»? Вы знали, что он умрет?
Мариола разразилась смехом. Серебристым смехом, хорошо отрепетированным.
— Вы, может быть, еще подозреваете, что я его и убила? Да нет же, вы меня не так поняли. Просто он мне надоел. До невозможности.
— Да?…
— Скажу вам откровенно — это был отвратительный тип.
— Не может быть!
— Представьте себе. Просто какой-то ненормальный. Вы не поверите — он хотел мне изменить.
— Что вы говорите?! — Межеевский силился изобразить на лице выражение крайнего удивления.
— Да. И с кем бы вы думали? С одной вертихвосткой.
— Чудовищно!
— К счастью, я его вовремя раскусила. Он мне совершенно опротивел. Жадина, грубиян, никаких. приличных знакомств. К тому же болтун и хвастун. Чего он мне только не плел! Его послушать, так в Варшаве нет ни одной женщины, которая могла бы устоять перед ним. А в сущности, он ничего собой не представлял, мог лишь совращать студенток, которым нужно было получить хоть тройку на экзаменах. И ничего больше.