По ходу пьесы
Шрифт:
— Я не убивал! Коварство преступника не только в том, что Зарембу сразила пуля, выпущенная его любовницей. Оно еще и в том, что я, невиновный, сижу в тюрьме и мне грозит смертная казнь.
Оставив без ответа слова Павельского, прокурор продолжал:
— Я внимательно прочел то, что вы написали. Надо признать, пережитая вами после потери голоса трагедия, разлад в семье — все это до некоторой степени смягчающие обстоятельства. Составляя обвинительный акт, я приобщу ваши письма к делу, чтобы ознакомить с ними суд. Если б еще во время ссоры, выйдя из себя, вы посягнули на жизнь жены. Это было б убийство в состоянии аффекта. Но понимаете ли вы, что лишили жизни человека, который, как видно из вашего
— Выходит, раз я не в ладах с женой, то и Зарембу убил, — с сарказмом заметил Павельский. — Убил с умыслом, потому что сразу вызвал «скорую помощь» и милицию. Это я слышал еще на допросах в милиции. Капитан Лапинский времени не пожалел. Подробно разъяснил мне двести двадцать пятую статью уголовного кодекса и сообщил, что смертная казнь совершается в Польше через повешение. Спасибо, пан прокурор. Заранее знаю, что вы скажете. Я невиновен, но доказать не могу и потому мне придется висеть. Во славу правосудия, прокуратуры и милиции.
— Будьте любезны, успокойтесь, — сухо перебил прокурор. — На меня такие штучки не действуют. Они для меня не новость. Я приехал в тюрьму, чтобы дать вам еще один шанс. Отрицая свою вину, вы себя окончательно губите. Повторяю, против вас столько улик, что составить обвинительное заключение и передать дело в суд труда не составляет. Если есть хоть что-нибудь в вашу пользу, я хочу об этом знать.
— Вы по-прежнему не верите в мою невиновность.
— Конечно, не верю. Никто здравомыслящий в это не поверит.
— И все-таки я невиновен.
— Вы вправе защищать себя, как считаете нужным. Можете лгать, отказаться от показаний, обвинять других. Короче говоря, подозреваемому в убийстве все дозволяется. Но вы же интеллигентный человек. У вас было время подумать о своем положении. Довольно этого бессмысленного запирательства.
— Вы хотите, чтобы я сознался в преступлении, которого не совершал?
— Вы писали о четырех, как полагаете, «доводах» милиции против вас. Это улики еще не самые серьезные. Если б только они, я не посчитал бы дело законченным. Как знать, может, всерьез засомневался бы. подписывая ордер на арест. Но есть куда более тяжкие улики.
— Какие? — удивился арестованный.
— Мы изучили всю жизнь Мариана Зарембы. Не переоцениваем значения всякого рода мелочей и против вас отнюдь не предубеждены. Биография Зарембы, которая у меня в деле, куда подробнее рассказанной вами. Убитый — это молодой и симпатичный актер. Врагов у него не было. Не было даже тех, кто б ему завидовал, хотя в актерской профессии, как, впрочем, и в других, такое нередко случается. Считался хорошим товарищем, как говорится, своим парнем. Зарабатывал недурно. Была у него житейская смекалка, умел себя подать и славу оборачивать в деньги. Можно считать это достоинством, а можно и недостатком. Все зависит от того, как к этому относиться. Но нельзя упрекать его в скупости или недружелюбии к коллегам. Если кто из приятелей-актеров нуждался, то на Зарембу всегда мог рассчитывать. Этот молодой человек был хорошим сыном. Родом он, как вы, конечно, знаете, из деревни. Где-то из-под Остроленки. До сих пор там живет и ведет хозяйство его мать. Сын выстроил ей новый дом. Помог Мариан стать на ноги и своему брату. И еще одна вещь говорит в пользу убитого. Он не стыдился своего происхождения, матери, простой крестьянки, и брата, который хозяйничает на нескольких гектарах. Не раз приезжал к ним. И в этом году, в начале августа, пробыл там две недели, помогал в косовицу. Привозил мать и брата в Варшаву, бывал с ними на людях. И делал это не для рекламы, хотя, как полагается киноактеру, заботился о популярности. О том, как он в поле работал, никто из журналистов, любящих сенсации,
— Да, — согласился Павельский. — Я знал, что он из деревни, но обо всем этом не слыхал.
— Заинтересовались мы и его жизнью в столице. Прежде всего его связями с женщинами. Их было много. Даже очень много. Но мы не услышали ни об одной любовной трагедии, ни об одной поломанной жизни. Просто он любил женщин и имел какой-то удивительный дар: часто их менял, но, разойдясь, оставался с ними в полном согласии. Каждая из тех, с кем мы беседовали, заявляла, что претензий к Зарембе не имеет и к преемнице своей не ревновала. Каждая признавалась, что красивый актер очень ей нравился, но влюблена без меры ни одна в него не была.
— Гнался за легкой добычей.
— Допустим, — согласился прокурор. — Нынешних девушек я не знаю, да и не интересовали нас их взгляды на жизнь. Мы искали хоть каких-нибудь врагов убитого. И не нашли ни одного. Даже не врага, а просто недоброжелателя. Парень умел располагать к себе людей.
— Ну и что?
— Именно это свидетельствует против вас и заставляет меня верить, что убийцей Зарембы мог быть только Ежи Павельский. Раз у человека нет ни врагов, ни завистников, ни недоброжелателей, кто мог решиться на такую вещь, как убийство?
— Не понимаю, — заметил заключенный.
— Это же ясно. Еще в римском праве есть принцип: «Тот совершил, кому выгодно». Со смертью Зарембы все что-то утратили. Друзья потеряли хорошего товарища.
Многие лишились материальной помощи. Тысячи зрителей расстались с любимым актером. Только одному человеку смерть его была выгодна.
— Мне? — удивился Павельский.
— Да, вам! Одним выстрелом вы избавились от любовника своей жены. Правда, как вы сами сказали, у Зарембы были предшественники. Но на этот раз ваш метод — переждать очередное увлечение — не оправдал себя. Дело приобрело серьезный оборот. Вы видели, что брак окончательно рушится. Что это не новое увлечение, а настоящая любовь. Что даже дети не заставят жену остаться с вами. Один выстрел — и устранен опасный соперник, вы отомстили жене за все пережитые унижения. Вы ловко подстроили, чтобы именно Барбара Павель-ская убила человека, который был ей дорог. Да, только вам нужна была смерть Зарембы. Только вам была она выгодна. Кто же еще мог подменить пулю в пистолете? Кто сделал за вас грязную работу?
Ежи Павельский, опустив голову, выслушал тяжкое обвинение и затем ответил:
— Да, верно. Все выглядит так, как вы сказали. Я попал в какую-то дьявольскую ловушку. Не понимаю, ничего не понимаю. Я тоже не знаю ни одного недоброжелателя Зарембы. И очень любил его, пока не начался этот несчастный роман. Его трудно было не любить. Он пришел ко мне за три дня до смерти и лгал прямо в глаза, что с Барбарой он дружит бескорыстно и платонически. Я прекрасно знал, что это не так, но готов был вопреки очевидным фактам поверить его словам. Я невиновен. Я не убивал Зарембу. Вижу, что положение мое трагическое, что без вины попаду на виселицу, потому что не могу ничего доказать.
— Сами видите: никто другой Зарембу убить не мог.
— Я тоже не убивал!
— А он мертв.
— Я беспрерывно думаю о своем деле. Днем и ночью. Почти не сплю. Понимаю весь ужас случившегося. В голове у меня мелькает даже мысль, что не Заремба был целью, он был только средством.
— Выскажитесь яснее.
— Допустим, есть человек, который поклялся мне отомстить. Он тщательно изучил мои привычки и семейные дела. Зачем ему меня убивать? Достаточно устроить так, чтобы Мариана Зарембу застрелили на сцене, по ходу пьесы, на глазах тысячи с лишним свидетелей. Враг мой прекрасно знал, что подозрение в убийстве падет на меня. Так и вышло.