По краю безумия
Шрифт:
— Слышите? Я ненавижу Вас! — кричу во все горло, как умалишенная, обращаясь к своим родителям.
— Ненавижу, потому что вы бросили меня здесь одну! — невыносимо хочется плакать, не просто плакать, а рыдать с криками и воплями, но я не могу, словно у меня нет такой функции. Где-то в горле застрял ком, глаза постоянно нещадно щиплет. Кажется, еще немного и меня прорвет. Но слез нет. Ни одной чертовой слезинки.
В какой-то момент мне хотелось выйти из комнаты, выбраться из давящего на меня душного помещения и бежать со всех ног. Бежать просто вперед, в никуда. Я даже подрывалась с кровати, открывала двери, и тут же захлопывала их назад, совершенно не понимая, что делаю. Вновь ложусь на кровать, укрываюсь с головой, находясь в моем маленьком, темном мире. Здесь
— Тая. Я все понимаю и даже не прошу тебя вести себя по-другому. Но ты второй день сидишь здесь взаперти. Тебе нужно поесть, чтобы набраться сил перед завтрашним днем.
— Зачем? — спрашиваю, так и не выбравшись из-под одеяла.
— Завтра состоятся похороны, — сдавленно произносит Серов, продолжая поглаживать меня по спине.
— Я никуда не пойду.
— Таисия, ты должна. Ты дочь, которая должна проводить своих родителей в последний путь.
— Я ничего никому не должна! — кричу я, срывая с себя одеяло. — Оставьте меня в покое! Разве я многого прошу? — спрашиваю я, замечая, как в комнату входит Люба с подносом в руках, на котором стоят тарелки с едой. Зажмуриваю глаза, потому что не могу на нее смотреть. Она похожа на смерть, вся в черном, с красными опухшими глазами и отекшим лицом.
— Таечка, — ласково, как в детстве обращается она ко мне. — Девочка моя, — и тут же всхлипывает, собираясь опять плакать. А я ненавижу ее еще больше. Потому что она может плакать, а я нет. — Я принесла тебе твой любимый суп. Поешь, пожалуйста, — ставит поднос на тумбочку, утирая слезы руками. А я держусь из последних сил, чтобы не закричать и не послать их всех подальше, потому что они смотрят на меня, как на жалкую побитую собаку.
— Оставьте. Меня. В покое! — выделяя каждое слово, кричу я им во весь голос, чтобы они, наконец, услышали меня. — Я ничего не хочу! И никуда не пойду! Я не пойду на похороны людей, которые меня предали! — взмахиваю руками, сметая с тумбочки поднос с едой. Люба вскрикивает от неожиданности.
— Тая, что ты такое говоришь? — вновь причитает она, бросаясь собирать осколки. — Это же твои родители, и они тебя любили.
— Нет, не любили! Никогда не любили! Я была для них как красивая кукла, которую они показывали своим друзьям. Если бы они меня любили, то никогда бы не оставили меня! — я уже сама не понимаю что несу. Я просто хочу в свой кокон и тишину. Серов хмурится, глубоко вдыхает, поднимается с места и выходит из комнаты. Вот и хорошо. Хоть кто-то в этом доме меня понимает. Вновь укутываюсь в одеяло, накрываясь с головой, закрывая уши руками, чтобы не слышать плач Любы и звон осколков, которые она собирает.
В какой-то момент я полностью ухожу в себя, отстраняясь от всех звуков в доме. Сама не понимаю, в каком состоянии я нахожусь, сон это или реальность. Я просто плыву в каком-то белом, густом тумане, укачиваясь на его волнах. И мне так хорошо в нем. Голова кружится, перед глазами все плывет, но это то состояние, в котором мне сейчас комфортно. Я ничего не чувствую, я в вакууме и хочу остаться здесь надолго. Возможно навсегда…
Но мое забвение снова разрывает тихий стук в дверь. Я прихожу в ярость, готова убить того, кто вырвал меня из моего кокона.
— Убирайтесь! — кричу я охрипшим голосом, хочу подняться с кровати и наброситься с кулаками на человека за дверью. Резко подрываюсь с кровати и падаю назад от сильного головокружения и темноты
— Включи светильник, — еле слышно, осипшим голосом прошу я. Тим отстраняется от меня, нащупывает на тумбе светильник и нажимает на кнопку. Глаза режет даже от тусклого света, но я тру их руками, чтобы увидеть его такое печальное лицо, и задохнуться от наплывших на меня чувств.
— Тим. Тимур, — повторяю его имя, подношу руку к его слегка небритым щекам, хаотично их глажу, а он накрывает мою ладонь своей, подносит ее к губам и целует. И меня прорывает волной слез, которые будто только его и ждали, чтобы вырваться наружу с хриплым воплем. Я так хочу на него смотреть, но проклятые слезы застилают глаза. Хочу ему что-то сказать, сама не понимаю что, просто говорить с ним и слушать его голос. Открываю рот и выдаю ему что-то непонятное, всхлипываю, пытаясь подавить плач, глотая слезы, но ничего не выходит. Рывок сильных рук, и я уже плачу у него на груди, поднимаюсь выше, утыкаюсь в его шею, обнимаю дрожащими руками, прижимаясь к нему сильнее.
— Скажи… что-нибудь…, - прошу его сквозь свой вой. Хочу слышать его голос и понимать, что он на самом деле здесь, со мной.
— Таисия, — тихо, почти хрипло шепчет мое имя, и я слышу в его голосе больше боли, чем сейчас во мне, словно он мою боль забирает себе, впитывая ее в себя. — Девочка моя. Красавица моя, — продолжает шептать он, целует мои волосы, зарываясь в них рукой. — Поплачь моя хорошая, поплачь моя любимая девочка, — и я плачу навзрыд, заливая его шею слезами. Цепляюсь за него руками, боясь потерять его снова. Глубоко вдыхаю его запах, понимаю, что в этом проклятом, мертвом доме, только от Тимура пахнет надеждой и жизнью.
Я не помню сколько так пролежала у Тимура на груди, выливая на него всю свою боль, цепляясь за него как за спасательный круг. А он гладит меня нежно, постоянно повторяя мое имя и то, что я его любимая девочка. Любимая. Любимая. Последнее, что пульсировало у меня в голове, прежде чем мой организм сдался и погрузил меня в сон. Мне ничего не снилось, казалось, что я сплю всего лишь на половину, потому что я четко ощущала его рядом с собой. Его тепло и каждое нежное касание.
Поэтому, когда я снова окунулась в пронизывающий меня холод, я тут же проснулась и обнаружила Тимура возле двери.
— Нет. Пожалуйста, пожалуйста, — прошу его я, и вновь начинаю плакать. Не уходи, — поднимаюсь на ноги, чтобы вцепиться в него и никуда не отпускать. Я не хочу вновь оставаться одна. Тело не слушается, меня шатает от слабости. Я почти падаю, но Тимур подлетает ко мне, подхватывая меня на руки, и усаживает к себе на колени. А меня накрывает дикой паникой от того, что он хочет уйти.
— Тише, тише принцесса, — качая меня как маленького ребенка, шепчет он мне. — Я никуда не уйду. Я просто спущусь вниз и принесу тебе завтрак. Тебе нужно поесть. Ты очень слабая и бледная. Моей маленькой девочке нужны силы.