По краю безумия
Шрифт:
— Да не бойся ты так, присаживайся, — довольно мягко произносит мужчина, а я теряюсь и не знаю, что мне от него ожидать. Вчера они играли в злых полицейских, а сегодня решили в добрых?
— Таисия, — он поднимается с места, подходит ко мне и настойчиво усаживает на стул, хватая за плечи.
Дергаюсь, пытаясь избавиться от его хватки, но все же сажусь, чувствуя, что от слабости и вновь нарастающего страха подкашиваются ноги.
— Вам холодно? — спрашивает он меня, замечая, как меня трясет. Ничего не отвечаю, продолжая смотреть в одну точку. Еще вчера, я решила, что не произнесу больше ни слова. Все равно они меня не слышат, чтобы я там ни говорила. Мужчина молчит с минуту, глубоко вдыхает и включает чайник, стоящий на широком подоконнике.
— Таисия, я не сделаю
Серова, бывшего начальника охраны твоего отца. Он звонил мне недавно и скоро подъедет. Я просто хочу напоить тебя горячим чаем, — встает из-за стола и наливает мне большую кружку чая, ставит ее передо мной. — Извини, сахара нет, пей с конфетами, тебе сейчас необходима глюкоза, — он что серьезно думает, что я поведусь на его сладкие речи и теплый прием? — Было бы хорошо, если бы ты рассказала мне, как все произошло с самого начала, — что и требовалось доказать. Ничего я не буду ему рассказывать, пока не увижу Серова и не буду убеждена, что этот мужик не врет.
— Я уже все вчера рассказала вашим… коллегам, — отвечаю я, не узнавая свой хриплый, еле звучащий голос. Перед глазами стоит какой-то туман, руки и ноги словно ватные, в ушах стоит легкий шум из-за давящей головной боли. Меня немного тошнит, но желудок скручивает в узел от вида горячего чая.
Во рту пересохло так, что я даже не могу сглотнуть, ужасно хочется пить. Не выдерживаю, беру большую кружку, и отпиваю немного горячего чая, обжигая им губы.
— Не доверяешь мне? — немного ухмыляется мужик. — Правильно делаешь. Пей чай, — указывает глазами на конфеты. Открывает какие-то папки, начиная изучать бумаги. Я пью горячий чай, пытаясь согреть онемевшие руки. Вздрагиваю, почти роняя чашку, когда мужик вдруг резко поднимается с места, открывает шкаф и достает большой плед, подходит ко мне, накрывая им мои плечи.
— Ешь конфеты! — настойчиво произносит он, буквально приказывая мне. — Тебе станет легче, — немного сжимает мои плечи, отходит от меня, вновь садясь на свое место, продолжая изучать бумаги.
Я почти выпиваю весь чай, но так и не прикасаюсь к конфетам. Осматриваю кабинет, который немного плывет у меня перед глазами, кутаюсь в плед, от которого пахнет мужским парфюмом и табаком, и все равно никак не могу согреться. А в душе теплится маленькая надежда, что Серов все же придет и спасет меня. Этот большой мужчина может все. Мне не на кого больше надеяться.
Проходит не больше получаса, как в дверь кабинета кто-то стучит. Мужчина просит, чтобы входили.
Я не вижу вошедших людей, смотрю в окно на заснеженную улицу, но уже чувствую, как еле живое сердце ускоряет ритм, начиная болезненно ныть. Резко оборачиваюсь, и почти не вижу Серова сквозь внезапно хлынувшие слезы, я смотрю только на Тимура…
Прикусываю губы, чтобы удержаться от рыданий, сжимаю дрожащие руки в кулаки, преодолевая желание кинуться к нему в объятия. Смотрю ему в глаза, и все вокруг исчезает. Я никого больше не вижу и не слышу, только ЕГО. Кажется нам не надо слов, мы все понимаем, только смотря друг другу в глаза. Я вижу, как Тимур дергается вперед ко мне, но останавливается, сдерживая себя, как и я.
Серов с мужчиной о чем-то беседуют, но я не разбираю их слов. Они выходят из кабинета, закрывая за собой дверь, оставляя нас наедине.
Мгновение…, рывок.… И я оказываюсь в ЕГО крепких объятиях, сжимающих меня до хруста в костях, а мне мало, ничтожно мало, я хочу больше, хочу раствориться в нем. Он с каким-то надрывным стоном зарывается в мои волосы, прижимая меня к своей груди, так сильно, что я даже голову не могу поднять. А меня ведет и шатает от его близости, кажется, если бы он не прижимал меня так крепко, я бы скатилась к его ногам.
— Девочка моя маленькая, любимая, — шепчет в мои волосы, словно задыхается, а я сама и слова не могу сказать, только всхлипываю. Обвиваю его торс дрожащими руками. Чувствую его тепло и начинаю
Кажется он здесь, пришел ко мне и теперь все будет хорошо. Он такой сильный, он все может, мне с ним всегда было спокойно.
— Тим… Тимур…, - повторяю его имя вслух, с силой отрываю голову от его груди и заглядываю ему в глаза. А там отражаюсь я, и плещется тоска с болью. Там вся моя жизнь, моя любовь. Все в его взгляде карих глаз, таких же, как мои.
— Люблю тебя малышка, так сильно люблю, — тихо шепчет мне. — Слышишь? Давно люблю.… Прости.
… Это я виноват, маленькая моя…, - а я смотрю на него сквозь слезы, и задыхаюсь от его слов, от «люблю». И отчаянно не понимаю, за что он просит у меня прощение, в чем себя обвиняет. — И ненавижу себя за это. Если бы я тебя не оставил, ничего бы этого не произошло, — говорит он, нежно и невесомо трогает мою раненую губу дрожащими пальцами. А потом ведет вниз по шее, задерживается немного, и сдавливает кожу на шее в одной точке. Сжимает челюсть, дышит глубоко сквозь зубы, словно злится. Это потом я пойму, когда буду смотреть в зеркало, что он сжимал засос, оставленный Славиком. А сейчас моя кожа горела от каждого его прикосновения. Тимур стал лихорадочно целовать мои щеки, глаза, губы, скулы. А меня уже трясет всю не от холода, а от его поцелуев, от сильных рук, которые то сильно сжимают мое тело, то нежно поглаживают. Хочу сказать, что тоже люблю его, что я сама виновата во всем, но не могу вымолвить и слова, только шепчу его имя дрожащими губами. Тимур сгребает меня в охапку, садится вместе со мной на стул, прижимая меня к сильному телу.
— Расскажи, — просит он. — Все расскажи. Я хочу знать …, пожалуйста, малышка, — я понимаю, о чем он просит, но язык не поворачивается рассказать ему, как все это было, особенно про тот момент, где этот ублюдок меня касался, и какие слова мне говорил. Сжимаюсь вся от вновь вспыхивающих картин вчерашнего дня, и отрицательно качаю головой. Я понимаю, что должна все им рассказать, но лучше пусть это будет Серов, чем Тим. Я видела, как в его глазах полыхала разрушительная ярость, когда он смотрел на мою прокушенную губу. А что будет, когда я начну все рассказывать? Не хочу чтобы он знал все подробности, ведь он просто так это не оставит, и сам же себе сделает хуже.
— Тая, пожалуйста, расскажи, прошу тебя. Ты понимаешь, что сейчас для нас это очень важно?
— Нет, я Серову расскажу, — отрицательно качаю головой.
— Не доверяешь мне? — как-то болезненно спрашивает он.
— Доверяю! Я… я просто… — не знаю что ему сказать и просто начинаю говорить как все было, опуская самые гадкие моменты, где Славик разрезал мое платье, как сжимал и щипал мою грудь, как целовал, прокусывая губы, а я отвечала ему для того чтобы усыпить его бдительность и дотянуться до ножа. Рассказываю про допрос, как они не понимали меня и не хотели слышать правды, а сама вижу, как он стискивает челюсть. С каждым словом чувствую приближающуюся истерику, но Тим не дает мне сорваться. Сладким, самым желанным поцелуем вырывает меня из лап моей черной бездны. Его такой желанный поцелуй, словно стирает из моей памяти все плохое и возвращает на несколько месяцев назад, где мы вдвоем любили друг друга без слов. Ведь любили! Любили уже тогда, но почему я поняла это так поздно? Его жадные, поглощающие меня губы дают мне хрупкую надежду, что все будет хорошо. Наши языки сплетаются, мы как будто одно целое, дышим друг другом, не нуждаясь в этот момент даже в кислороде. И я уже сама обхватываю его лицо и со всхлипом притягиваю к себе теснее, чтобы не смел отстраняться и останавливаться. Вдыхаю его терпкий запах и понимаю, что это самый лучший и самый любимый мой запах. Такой родной, такой мой. А потом сама рывком от него отстраняюсь, немного пошатываюсь от слабости словно пьяная. Смотрю ему в глаза, не отпуская его лицо, провожу по разбитой губе языком и понимаю, что Тимур уже вынес Славику приговор, осталось только привести его в исполнение, поэтому он сравнительно спокойно меня выслушал.