По льду

Кострова Анна

Литвинов знал, что их отношения с отцом никогда не были нормальными. Любовь и уважение родителя не заслуживают трудом и потом, как это делал он. Эти критерии идут по умолчанию после рождения, иначе это ненормально и неправильно. Хотя ему сложно было судить о нормальности, ведь иной модели детско-родительских отношений он не видел. И на мгновение ему стало интересно, как Леша Миронов ведет себя со своим отцом, адекватны и здоровы ли отношения между ними. Конечно, Коля знал, что и у Леши с родителями бывают разногласия. Но доходят ли эти размолвки до точки максимального накаливания, как у него с отцом? Вряд ли.

Из раздумий Николая отвлек рингтон мобильника. Распахнув веки и разжав пальцы, он чуть развернул

корпус, глазами выискивая мобильник. Вибрация от звонка отдавалась в ноги, и он понял, что телефон у него в кармане. До того отец выбил его из колеи, что Николай находился в прострации и с трудом осознавал действительность. Он потянулся за телефоном и, едва мобильник оказался в руке, увидел на экране подсвечивающееся имя «Леша Миронов». Потянул ползунок вправо, и начался отсчет секунд разговора. Коля приложил телефон к уху и выдавил из себя:

— Слушаю.

— У-у-у, по голосу слышу, что у тебя что-то случилось. Неужели отец пришел в бешенство? — спросил Миронов.

Литвинов и не знал, что ответить. Он никогда не обсуждал свои взаимоотношения с отцом с Лешей. Не потому, что сомневался в их дружбе. Коля знал, что Миронов поддержит его в любой ситуации. Просто с раннего детства потерял веру в людей и выстроил стену, сквозь которую пробиться не удалось еще никому. Все, что касалось дома, было под запретом. Единственным человеком, кто более менее понимал взаимоотношения в семье Литвиновых, был тренер. Хотя и тот обладал поверхностными знаниями.

Николай присел на край кровати и уставился на внутреннюю сторону левой ладони. На коже до сих пор оставались красные лунки, отпечатавшиеся от ногтей. Он попытался избавиться от них массирующими движениями большим пальцем, но вспомнил, что с минуту молчит и что надо бы что-то ответить.

— Я в порядке, — ответ вышел сухим, потому Коля добавил: — Просто устал.

— Не знаю, почему я тебе не верю. Но ладно. Я хотел вытащить тебя из дома, но чувствую, что ты откажешь сейчас.

— Верно. Леш, я благодарен тебе, что ты пытаешься поднять мне настроение после нашего проигрыша. Но я правда устал. Завтра у нас утром тренировка. Надо бы выспаться и подготовиться к разбору полетов.

— Литвинов, ты невыносим. У тебя на уме один хоккей. Не знаю, почему я терплю тебя пять лет. До завтра, — бросил Миронов и отключился.

— До завтра, — сказал он в пустоту и отдернул телефон от уха.

Николай слукавил, что собирается спать. Сна не было ни в одном глазу. Та самая усталость, о которой он говорил Миронову, вдруг улетучилась. Он встал с кровати и вышел из комнаты. Оказавшись в холле, метнул взгляд на балкон. Свет в кабинете отца все еще горел. Значит, тот тоже не спит. Коля отвел взор, чтобы не быть замеченным, и спустился по лестнице вниз. На первом этаже находился тренажерный зал, и Литвинов направился туда. Зал был снаряжен всем необходимым: беговой дорожкой, потолочным турником, скамьей для пресса, жимово-тяговыми тренажерами, шкафчиком со спортивной одеждой и мини-душевой. Потому Николаю не нужно было тратиться на абонементы.

Коля не знал, как будет снимать напряжение: бегом или силовой тренировкой. Это не имело для него ни малейшего значения, так как действовало все одинаково. Зайдя в тренажерный зал, остановился и обвел помещение взглядом, прикидывая, к какой нагрузке приступить. Он стянул с себя черную толстовку, повесив ее на крючок, достал из шкафчика спортивные штаны и кроссовки и переоделся. Затем подошел к беговой дорожке и настроил нужный режим. С течением времени его скорость нарастала. Николай мчался и мчался, пока совершенно не выбился из сил. Так отчаянно он пытался выжечь из груди чувство ненависти к своему отцу, прочными корнями обосновавшееся в его сердце. Ненависть с надеждой на отцовскую любовь. Вот, что он ощущал в данный момент.

Волна

жара резко обожгла его взмокшее тело. Литвинов нажал на кнопки и сбавил скорость, переходя с бега на шаги. Вместе с жаром, охватившим его, уходило и напряжение. Когда его дыхание пришло в норму, он спрыгнул с беговой дорожки и отправился в душевую. Струи прохладной воды остудили его мысли и его самого. От былого пылу не осталось ни следа. Со свежей головой Николай отправился в спальню и, к его удивлению, быстро уснул.

На следующее утро Литвинова разбудила экономка стуком в дверь. Екатерина Андреевна, женщина 45 лет, проработала в их доме четверть века и успела изучить распорядок каждого из членов семьи. Она знала, что по обычаю день Николая начинался с пяти утра. Однако сегодня, когда не услышала постукивание жимово-тяговых тренажеров, насторожилась. Вторгаться в личное пространство сына Александра Юрьевича она не желала, будучи осведомленной про его выстроенные границы, потому решила подождать восьми утра, когда на ноги встанет Литвинов старший. Завтракать отец и сын привыкли вместе, потому, не обнаружив Николая за столом, Александр Юрьевич отправил экономку за ним.

Екатерина Андреевна, поправив курчавые рыжие волосы, выбившиеся из прически, просунулась в дверной проем настолько, насколько это позволяла ее полная конституция, и бросила короткий взгляд на Николая. Тот уже потирал едва открывшиеся веки и растягивал разомлевшие после сна руки. Он посмотрел на экономку, веснушчатое лицо которой выражало сожаление, и благодарно кивнул.

— Доброе утро, Екатерина Андреевна. Спасибо, что разбудили. Скажите отцу, что я спущусь через двадцать минут.

Экономка ничего не ответила, лишь смущенно кивнула головой и удалилась. Николай взглянул на напольные часы из дуба, что стояли в правом углу комнаты, и удивился цифрам. Он и не думал, что сегодня его обычный распорядок дня нарушится, ведь стрелки на циферблате уже показывали восемь утра, а он не побывал в тренажерном зале и не уделил внимание изучению полезной информации. Как бы то ни было, ему пришлось пропустить эти дела и спуститься вниз к завтраку, когда он обрел подобающий вид. Он зачесал волосы назад, уложив светлые пряди муссом, и переоделся в мерч «Лисов», состоявший из спортивных штанов и бомбера с номерной вышивкой и логотипом команды. Ему нужно было быть в полной готовности, чтобы после завтрака сразу же покинуть дом.

Завидев отца, который ожидал его, не притронувшись к еде, Николай постарался сохранять спокойствие и не вспоминать вчерашнюю перепалку, которая совершенно выбила его из колеи. Он лишь занял свое место и произнес:

— Доброе утро, отец.

Александр Юрьевич, схватившись за столовые приборы, принялся разрезать ножом омлет с грибами и сыром. Он сильно проголодался, но не мог начать завтрак без сына. Так уж было заведено в их доме: любой прием пищи, будь то завтрак, обед или ужин, не мог начаться без другого члена семьи. Безмолвие и тишина проникли в столовую. Екатерина Андреевна, стоявшая возле стола и ожидавшая указаний, уловила то напряжение, которое возникло между отцом и сыном, но тактично молчала, пока Николай не сказал, что она может быть свободна. Как только экономка оставила их наедине, Александр Юрьевич, из-подо лба глядя на Колю, вымолвил:

— Что-то твои биологические часы сегодня опаздывают. Обычно ты просыпаешься ни свет ни заря.

В этих словах Николай слышал укор в свою сторону, однако реагировать на них у него не было никакого желания. Он молча поедал омлет, раздумывая над тем, как бы быстрее покинуть дом и оказаться на ледовой арене. Утренняя тренировка начиналась в девять, чему Литвинов был несказанно рад. Покончив с завтраком, он бросил напоследок Александру Юрьевичу, прежде чем покинуть столовую:

— В девять у меня тренировка. Так что я поспешу.