По лесным тропинкам(Рассказы и сказки)

Кобельков Олег Константинович

Много раз поднималась зарянка над лесом, много раз опускалась на землю: она искала своих птенцов. Но поиски были напрасными. Опустившись на ветку рябины, птица нахохлилась, распустила серо-желтые крылья и сидела, не видя и не слыша ничего. Она не заметила даже гусеницу, ползущую рядом с ней.

Из оцепенения ее вывела знакомая трель: где-то вдали пела такая же птичка, пела заливисто, беззаботно. Нашей зарянке было тяжело слушать эту песню, и она улетела в глубь леса.

На молодом дубке, стоявшем с краю поляны, осиротевшая мать вдруг заметила гнездо. Издали оно показалось ей небольшим, но, подлетев

к нему, зарянка разглядела, что оно куда больше ее собственного. Все же птичка осмелилась сесть на ветку возле этого гнезда. В нем копошились три бурых комочка. У зарянки вырвался радостный щебет, с каким она подлетала к своему дому. Она вспорхнула с ветки и полетела, то взмывая высоко над поляной, то опускаясь вниз. Ловко подхватив с листа кипрея кузнечика, она принесла его одному из птенцов.

Кормить приемышей оказалось нелегко — ведь те были больше ее самой. Но она изо дня в день летала к гнезду и скоро забыла о своей потере.

Однажды маленькая птичка так увлеклась кормлением приемышей, что совсем не заметила, как рядом опустилась дроздиха — хозяйка гнезда. Настоящая мать не прогнала зарянку. Они быстро привыкли друг к другу и ночью спали на одной ветке.

Когда птенцы подросли, зарянка уже не могла их кормить, но улетать от новой семьи не торопилась. Она внимательно наблюдала, как дроздиха учила дроздят летать. Часто птенцов можно было видеть на земле под дубком: они уже сами искали себе пищу, разрывая старые листья. И рядом с ними разгуливала стройная, красногрудая зарянка. Ее черные бусинки-глаза светились радостным блеском. Наверное, она гордилась своими питомцами.

Щука в поленнице

Деревня Пеньки стоит на низком берегу. Каждую весну, в половодье, дома здесь водой заливает. Помню, в детстве нам, мальчишкам, в эту пору раздолье было: можно на лодке прямо в огороде кататься. Даже в магазин не ходили, а плавали.

Но вот вода шла на убыль. Хозяева смотрели, какой урон принес людям разлив: у одного забор повален, у другого даже сарай унесло. Кипит в деревне работа: одни строят что-то, другие дворы прибирают.

Вышли однажды на двор и мы с дядей Харитоном.

— Посушим дровишки, — говорит он, а сам почему-то улыбается и подмигивает мне.

Принялись мы разбирать поленницу. Дрова сырущие — еще вчера в дровянике воды было по колено.

Я перебросил с десяток поленьев, протянул руку за следующим, а оно как изогнется, и прыг мне под ноги! У меня даже сердце екнуло. Но тут я разглядел, что это не полено, а порядочный щуренок. В поленнице он и казался дубовым поленом. Врешь, думаю, никуда тебе от меня не убежать. Схватил щуренка, а дядя Харитон смеется и тоже щуренка показывает.

Принесли мы корзину, и пошла у нас работа: дрова — на двор, а рыбу — в корзину. Между дров то окунишко лежит, то щуренок с полкилограмма. Попадались и сороги с подустами, только те уже не шевелились.

— А теперь ухой займемся, — предложил дядя Харитон.

— Как же так получается? — спросил я у дяди. — Рыбаки на всякие хитрости пускаются, чтобы рыбу поймать, а здесь она, глупая, сама в руки идет?

— И

вовсе не глупая, — возразил дядя. — В дровянике навоз есть, а в дровах, в коре — личинки. На этот корм в половодье и идет она. Залезет между поленьями — и пиши пропало: назад-то двигаться ей природой не дано. Вот и норовит она все вперед лезть, да так и заклинивается в узкой щели.

Тогда я понял, почему улыбался дядя Харитон, когда мы пошли перебирать дрова. Ведь он каждую весну ел такую уху, хоть сам никогда рыбаком не был.

Утя

Эта история началась в конце весны. В ясный, солнечный день мы с Володькой катались на лодке в большом заливе. Вдруг прямо на нас из-за кустов с тревожным криком вылетела утка. Немного не долетев до лодки, она кувыркнулась, как подстреленная, и метнулась в сторону.

— Тут, наверное, гнездо близко, — сказал Володька.

Но где же оно могло быть? Ни осоки, ни сухого болота, где обычно утки вьют гнезда, мы здесь не видели.

На залитой водой ложбинке рос толстый тополь. Нижняя часть ствола еще находилась в воде.

— И чего это утка вокруг тополя кружится? Может, гнездо там? — гадал Володька.

— Ну что ты выдумал, — отмахнулся я.

— Давай посмотрим! — не отставал Володька.

Я повернул лодку к тополю, греб рывками. Лодка большая, так что при каждом ударе весел мне приходилось вставать.

Володькина догадка оказалась верной. В том местечке, где от ствола расходились три толстые ветки, было гнездо. Должно быть, уточка устроила его тут, когда озеро сильно разлилось.

Пока Володька взбирался на тополь, птица с тревожным кряканьем летала вокруг дерева.

— Да здесь утята! Шесть штук! Малы еще, летать не могут, — говорил он, складывая птенцов за пазуху.

Мы посадили утят на дно лодки. Они тяжело дышали и часто открывали рты.

— Что же с ними делать? — размышлял я. — Может, домой возьмем? Они, наверное, и плавать-то не умеют.

— Ну вот еще! — возразил Володька. — А для чего у них перепонки на лапках?

Мы высадили птенцов в воду. Оставили только одного: у него распухла и не сгибалась лапка.

Когда лодка отплыла от тополя, утка опустилась к своим детенышам и повела их в глубь залива. Мы долго смотрели, как удаляется утиная семья.

Больного утенка мы привезли домой и поместили в старом курятнике. Рано утром прибежали проведать питомца. Тот сидел на земле с раскрытым ртом, как будто хотел пить. Володька принес в блюдечке воды. Но утенок и не притронулся к ней.

— Знаешь, что ему надо? Червяков, — догадался я.

Накопали червей. Утенок даже не поглядел на них. Накрошили помельче хлеба — тоже не берет. Мы совсем растерялись. Так ведь он и с голоду помереть может!

Пошли к Володькиному деду, рассказали ему обо всем.

— Рот, говорите, разевает? — переспросил дед. — А вы и кладите туда крошки. Да помочите их в воде. Вот он и начнет есть, только подавай.

Так мы и сделали. Утенок быстро задвигал клювом, как будто стал жевать, и проглотил крошку. Дали еще — опять проглотил.