По лезвию катаны
Шрифт:
И Масанобу направился к выходу из-под козырька.
— Уходим! — бросил он у выхода.
Тут же повскакивали все остальные. Асикага и Ицумицу, дожевывая на ходу мясо, подбежали к пленнику, наперебой стали кричать, чтобы тот поднимался.
Не успев толком обсохнуть, Артем вновь оказался под дождем.
Из-под соседнего козырька выводили лошадей. Низкорослые, с лохматой, соломенного цвета, гривой лошадки были покрыты шкурами. Все, кроме одной. Эта лошадка была покрыта стеганой попоной, поверх ждало седока лакированное деревянное седло. Понятно, кому предназначалась эта лошадка. Чего уж тут непонятного… Вот только людей-то побольше
Главарь, любовно похлопав лошадку по шее, неожиданно вернулся к пленнику. Подойдя вплотную, взял за рукав куртки, развернул Артема к себе. Рванул за края оставленного катаной Асикага разреза, расширяя дыру, потом запустил пальцы в разрез… Главарь принялся мять кожу вокруг раны, разумеется, нисколько не заботясь о непричинении боли.
Артем сжал зубы, чтобы не закричать. Признаться, немалых усилий это ему стоило. Но уж очень не хотелось выказывать слабость перед этими… «козлами, лилипутами, вонючими ублюдками, так их мать-перемать», — кем только Артем не успел их поименовать, пока вожак ковырялся в его ране.
Главарь вытащил пальцы из разреза на одежде, посмотрел на запачкавшую их кровь, при помощи другой руки размазал кровь по ладони, внимательно вгляделся в разводы и вытер руки о куртку Артема. После чего оттянул Артему нижнее веко. Приказал:
— Закати глаза.
Артем закатил. Этого добра не жалко.
— Не подохнешь. Важные жилы не перебиты, кровь уже сгустилась, — уверенно сказал главарь. — Сил у тебя в запасе много, ты здоровый. Пойдешь пешком, — так закончил главарь этот медосмотр, но почему-то не спешил отходить от Артема, топтался на месте… Затем он взмахом руки дал понять Асикага и Ицумицу, чтобы те отошли в сторону, — поклонившись, те даже не отошли, а отбежали шагов на пятнадцать и уселись на корточки. Возможность забраться под козырек они не использовали: раз вожак мокнет под дождем, подчиненным негоже нежиться в тепле.
Главарь вновь, как недавно под козырьком, впился взглядом в глаза пленника. Он был ниже Артема на голову (кстати, до сего момента самый высокий из встретившихся ему на пути японцев был ниже всего на по л головы). Артему вдруг пришло на ум истертое выражение «несмотря на то что был ниже ростом, умудрялся смотреть сверху вниз». Но бывает и так, что ситуацию как нельзя лучше описывает как раз таки не оригинальное выражение, а избитый штамп…
— Посмотри на эту запись, гайдзин, — Масано-бу показал на чеканку на своем нагруднике. — Здесь указан день и год основания моего рода. Это было в эпоху Тэмпё. Я принадлежу к очень древнему самурайскому роду, гайдзин. Ты понимаешь, о чем я? Если я дам слово, я не смогу его нарушить.
Главарь быстро огляделся — так делает человек, желая убедиться, что его не могут подслушивать. Главарь снова заговорил, едва заметно и, может даже, непроизвольно для себя понизив голос:
— Я даю тебе слово самурая, что отпущу тебя, если ты скажешь правду. Скажи — лежит на берегу корабль с товарами на самом деле или его там нет? Все, о чем ты рассказал, похоже на правду. Но точно так же это может быть ложью. Конечно, я должен буду наказать тебя за ложь. Я обещаю — признайся сейчас, и наказание не будет чрезмерно суровым. Я отрублю три пальца на той твоей руке, что не держит оружия. После чего отпущу.
«Понятно, что ему неохота тащиться в такую даль впустую, — невесело усмехнулся про себя Артем. — А главное, он боится, что какой-то гайдзин обведет его вокруг
Артем уже взвесил ситуацию, и сделал это быстро. Заманчиво, конечно, отделаться лишь тремя пальцами, но наверняка сохранить себе жизнь. Да только наверняка ли? Хрен их знает, этих япошек, какие у них зигзаги в головах. Что чужаков здесь ни во что не ставят, это уже ясно. И слово, данное гайдзину, вполне может, по японским понятиям, ничего не стоить. Как дал — так и взял. А как взял — так и отрубил лживую головушку. Поэтому лучше уж оставить свою жизнь и смерть в своих собственных руках. Не выгорит — что ж, можно винить в этом только самого себя. Все, решение окончательное.
— Мне нечего добавить, — пожал плечами воздушный гимнаст, глядя главарю прямо в глаза. — Все так, как я сказал. Корабль на берегу, товары на корабле. Я вам покажу, где это, и вы меня отпустите.
— Смотри, гайдзин. Я не стану повторять, что сделаю с тобой, если ты мне соврал. И ничего тебя не спасет. Даже если тебе вдруг удастся сбежать, на что ты, может быть, рассчитываешь, я найду тебя везде. Это станет делом моей чести и остатка моей жизни.
Главарь повернулся и быстро направился к лошадям. Через несколько секунд он уже сидел в седле, вдев ноги в стремена. Пятеро верховых взяли с места и скрылись за деревьями.
А оставшимся семерым и пленнику предстоял пеший переход. Артем подумал, что вот теперь-то они точно направятся к логову, к разбойничьему гнезду, к какой-нибудь затерянной в лесу хибаре или пещере, где останутся ночевать.
Но он ошибся.
Глава восьмая
ЧИНОВНИК БЕЗ ПОРТФЕЛЯ
Сознавать справедливость, но не поступать по ней — доказательство отсутствия храбрости, то есть храбрость — выполнение того, что справедливо.
Как и предсказывал разбойничий атаман, Артем не подох. Хотя, пожалуй, имел все основания этому удивляться. Вроде бы уж и падал несколько раз — падал в грязь, падал на камни, падал, спотыкаясь о корни… но каждый раз все же поднимался.
Единственное послабление, которое он получил, — ему развязали руки и снова связали их уже спереди. Оно конечно, передвигаться стало намного удобней, но новых сил, как ни крути, не добавило, а прежние были на исходе. Ах да, не вставили в рот бамбуковый кляп-хами. Гуманисты, бляха…
Шли очень быстрым шагом. В иное время Артема всецело устроил бы взятый темп. Он вообще не любил ходить медленно. Помнится, когда прогуливался под ручку с женщинами, приходилось сдерживать себя, укорачивать шаг. Однако сегодня выпала совсем другая прогулка, и он бы с удовольствием шевелил копытами менее прытко. А также не отказался бы, чтобы его понесли на носилках, как раненого комиссара.
Шли цепочкой. Артема поставили предпоследним, а замыкал вереницу Ицумицу. Он то и дело подталкивал пленника в спину, как только ему казалось, что пленник начинает отставать. А когда Артем поскользнулся и упал, Ицумицу пихнул его ногой с криком: «Вставай, собака, живо!»