По любви
Шрифт:
– Наверное. Время от времени. Не подскажешь, кому мне за эти ништяки сказать спасибо?
Голос звучит скрипуче, как будто мои связки заржавели. Быстро же они. А сколько, кстати, недель прошло с тех пор, как закончились мои допросы? Поначалу по шесть-восемь часов об одном и том же спрашивали, ломая. А потом началась другая стадия – игнор. Которая убивает, просто убивает неизвестностью. Осознанием того, что на воле-то жизнь летит, а тут ни черта, вот вообще ни черта не происходит. И то, что осталось там, здесь кажется таким дьявольски эфемерным, таким хрупким… Я боюсь,
– Мне пока нельзя говорить. Так надо.
– Нина!
– Не рычи, – смеется. – К тебе придет Азаров и все объяснит.
– А цена-то у этого какая?
– Счастье бесценно, – смеется дурочка.
– Ты же понимаешь, что убиваешь меня своим молчанием?
– Давай я не буду молчать. Что тебе рассказать? Хочешь узнать, как мы заключали контракт с французами?
Я готов слушать что угодно, лишь бы ее голосом. Она может читать мне инструкцию к бензопиле, а мне один черт будет кайфово. По крайней мере, так мне кажется, да. А потом Нина начинает рассказывать об участии Геры и…
– У вас с ним что-то есть?
Молчание. Всего пара секунд, за которые мое глупое сердце тысячу раз выпрыгивает из груди и разбивается о бетонный пол. Никогда не курил, а тут хочется с жадностью затянуться.
– Ты вообще в адеквате? – обижается до звенящих в голосе слез. Сжимаю пальцы на решетке.
– Нет. Похоже, нет.
Я страшно, невыносимо ее ревную. Никогда не думал, что способен на такие эмоции. Я отравлен ими, как радиацией. Еще немного, и начну светиться в гребаной темноте.
– Ты же сам его вместо себя оставил.
Оставил, да. И уже тысячу раз пожалел об этом.
– Это он помог здесь все устроить?
Верится с трудом. Если уж я не смог, то Герман не смог бы тем более. Тогда кто вписался? Куда Нина вляпалась, желая облегчить мне жизнь? На какие пошла сделки? И с кем?
– Нет. Это не телефонный разговор. Просто подожди немного, и тебе все объяснят.
Ладно. Ладно, Ставрос. Включи больше адеквата. Что ты и впрямь как пацан сопливый. Истерики несолидные и понятные лишь тем, кто эту сторону жизни познал.
– Хорошо. Я…
– Что?
Хочу сказать «Я люблю тебя». Но разве можно об этом говорить по телефону?
– Я не против свидания. Если ты все еще хочешь меня увидеть.
Уж при личной встрече я даже через стекло из нее информацию вытрясу.
– Очень. Я поручу Никите все организовать. Позвонишь мне еще?
– Со звонками вряд ли часто получится. Напишу.
– Я могу еще что-нибудь для тебя сделать?
– Пришли свою фотографию.
Блядь. До чего я дожился?
– Ладно, – выдыхает сипло, дышит часто. Завелась моя Лунопопая. Твою же мать! Слышу в отдалении шаги. Сбрасываю вызов. Прячу телефон под подушку, хотя все всё прекрасно понимают, видимость приличий нужно соблюсти.
Пялюсь в потолок, покрытый давно истрескавшейся побелкой. Прокручиваю наш с женой разговор. Черт! Ну, я и дебил! Бессилие скручивает. Разворачиваюсь. Бью в подушку кулаком, чувствуя вибрацию.
«Такое фото?»
«Это старое. Хочу новое. Погорячей».
Присылает фото растаявшего мороженого на фоне моря. Смеюсь, наверное, впервые за несколько недель.
«Не то».
«То я не могу. Мы с Викой в саду работали. Я вся потная, грязная и разгоряченная».
«Аррр. ФОТО».
Проходит несколько минут, и мне на мессенджер все-таки падает снимок. Открываю дрожащими руками. Ну, че, Николоу, напросился? Получай! Она и правда очень горячая. И потная, да. Рыжие прядки выбились из высокого хвоста и липнут к румяным щекам в веснушках. Кожа у нее, как у всякой рыжей, изумительная. Губы закушены. Во взгляде – смущение и огонь. Непонятно, кстати, чего больше. Хлопковый топик в мелкий цветочек расстегнут. Одна пола прикрывает ее роскошную грудь, а из-за второй стыдливо выглядывает сосок.
Я дрочу на фото собственной жены?
А какие, блядь, варианты?
«То?»
«Угу. Я просто обкончался».
Еще несколько месяцев назад мне бы в голову не пришло вести с кем бы то ни было подобную переписку. А сейчас веду. И мне это пипец как нравится. Хотя, конечно, вживую было бы несоизмеримо лучше. Тоскливо веду пальцами по раскрасневшемуся лицу жены на экране. Нина не отвечает, наверняка смутившись.
«Бросай грабли, Лунопопая, и беги меня догонять».
Заставляю себя отлепиться от телефона, потому что шаги цербера опять приближаются.
– Николоу, на выход.
По правилам я обязан встать мордой к стене. Я так и делаю, но в последний момент вспоминаю о телефоне. О нестертых фото в нем, о нашей переписке. И дергаюсь. Не могу допустить, чтобы кто-то увидел их.
– Куда, Грек? У тебя свиданка с адвокатом.
В воскресенье? Да что происходит вообще?! И конвоир мой какой-то нервный. Ладно. Потом сотру. Идем по гулким коридорам к комнате для допросов.
– Слава Богу. Ну, хоть ты-то мне объяснишь, что за кипиш? – захожу и… осекаюсь, заметив, что Азаров здесь не один. Прищуриваюсь и, наконец, все становится на места. – Василий Петрович?
– Ну вот! – почему-то радуется тот. – И объяснять ничего не надо. Приятно иметь дело с понятливыми людьми. – Протягивает мне руку. Конвоир, замешкавшись, снимает с меня браслеты. Что, парень, переменилась власть, да? Очень на то похоже. Сердце сдавливает невидимой рукой.
– Вы не представляете, как я рад вас видеть.
– Никак засиделся? – вскидывает брови тесть. Но его простодушный взгляд хер меня проведет. Я буквально чувствую, как он меня считывает. Да и пусть. Не за себя ведь я, в самом деле, переживаю!