По машинам! Танкист из будущего
Шрифт:
Бомбардировщики улетели, осела поднятая взрывами пыль.
Я выбрался на край воронки и через прицел осмотрел немецкие позиции. Там были видны вражеские пехотинцы. Стало быть, так мощно начатая атака свежего полка все-таки захлебнулась. Жаль!
Я прицелился в голову неосторожно высунувшегося немецкого солдата, выстрелил. Повел винтовкой вправо. В это время рядом со мной упал на землю воин.
– Эй, осторожнее, прицел собьешь.
– Как разговариваешь с сержантом госбезопасности?
– Может, мне еще по стойке «смирно» встать? Так я сам сержант. Не мешай.
Я поймал в прицел голову в немецкой каске, нажал
– Ты, что ли, сержант Колесников?
– Я.
– Ты задержал подозрительного мужчину – я рапорт читал.
– Было такое. Не обыскал я его при задержании, он с ножом на меня кинулся, я и выстрелил в него.
– Ты ведь его не сразу убил, к штабу его еще живым принесли?
– Так точно, мне еще двое из патруля помогали.
– Я не о том. Припомни – когда ты его вел или когда раненым его несли, он не разговаривал?
– Да нет, не было такого. А что?
– Акцента у него не было?
– Нет, по-русски чисто говорил.
– Ну-ну, желаю успехов, воюй.
Сержант поглядел на приклад винтовки с зарубками, поцокал языком и по-пластунски уполз к нашим окопам.
Хм, для этого надо было ко мне на позицию по полю ползти? И ведет себя нагловато, подумаешь, сержант! Цаца какая – не генерал, чтобы я перед ним во фрунт тянулся.
Вечером я рассказал о происшедшем лейтенанту Кравцову.
– Ты вообще поосторожнее с особистами, они каждое слово против тебя обернуть могут.
– Перед кем тянуться-то? Он сержант и я сержант.
Кравцов посмотрел на меня изумленно:
– Ты же вроде кадровый?
– Так точно.
– Тогда знать должен, что у НКВД звания не соответствуют армейским. Сержант госбезопасности приравнивается к армейскому лейтенанту, а ихний лейтенант – к армейскому капитану. Ну а майор – так нашему комбригу соответствует.
Я был потрясен – этих тонкостей я не знал. В знакомой мне по действительной службе современной российской армии такого не было, да и с госбезопасностью мне сталкиваться не приходилось. Чуть не прокололся, едва не послав сержанта в воронке на три буквы по известному адресу. Я-то думал, что разговариваю с равным по званию. А энкавэдэшник наверняка решил, что в период боя я был просто возбужден, а потому груб. Снизошел, значит!
Выйдя от Кравцова, я вытер ладонью холодный пот со лба. Все-таки я попал не в свою, не в привычную мне российскую, а в Рабоче-Крестьянскую Красную Армию. И если треугольнички, кубари и шпалы в петлицах, обозначающие звания, я уяснил быстро, прислушиваясь, как бойцы приветствуют командиров, то с командным составом НКВД не сталкивался. С политруками и комиссарами всех мастей у меня тоже напряг был. Расспросить бы кого, только это может вызвать подозрения. Напуганные прессой и бесконечной чередой показательных судов над «изменниками Родины», когда твой командир внезапно оказывался «врагом народа» и заодно шпионом какой-нибудь заморской разведки, люди были чересчур подозрительными и готовы были видеть врага там, где его отродясь не было. Тем более что с началом войны немцы действительно забрасывали в наш тыл переодетых диверсантов, пакостивших где только и как только можно: они резали линии связи, при авианалетах ракетами различных цветов указывали самолетам цели, затесавшись в ряды бойцов, при любом выстреле орали «Немцы
Да, без малого чуть не влип. Впредь наука будет, осторожнее надо с особистами держаться.
Всю ночь в тылу за нами урчали моторы, а утром на немцев пошли свежие силы частей РККА. Нас – тех, кто уже сидел в траншеях, пока не трогали. Я так понимал – на случай, если немцы снова отобьют атаку, чтобы удержаться хотя бы на этих позициях.
Однако же на этот раз наступление оказалось более успешным. Танки и пехота прорвали немецкую линию обороны и устремились вглубь территории, занятой противником.
Кравцов объявил срочное построение взвода. Довольно улыбаясь, сообщил:
– Погнали мы немецкого гада на запад! Теперь будем бить и гнать, пока последнюю нечисть с нашей советской земли не прогоним.
Все прокричали нестройное «ура».
– Значит, приказ нам дан такой. Выдвигаемся за наступающими частями. Поскольку мы разведка, собираем все документы – в блиндажах, у убитых офицеров. Особенное внимание на карты и шифрограммы. Задача ясна? На сборы даю пять минут. Разойдись!
Все бросились собирать вещи в вещмешки, называемые на фронте «сидорами». Хоть и немного имущества у солдата, но уложить его надо. Ничего лишнего – только чтобы умыться, побриться, воротничок свежий подшить, прорехи в одежде зашить, сапоги почистить. А еще – нательное белье чистое, у кого есть, заначенная банка тушенки, письма родных, табачок в кисете, портянки. Немудрящее имущество, а все же свое.
Через пять минут с оружием и «сидорами» мы уже стояли на площадке.
– Налево! Шагом марш!
Взвод пошел до немецкой передовой, теперь уже бывшей, а там все разошлись цепью. Шедший со мной рядом усатый украинец Кандыба увидел немецкий блиндаж:
– О! Небось офицерский! Пойду, пошукаю трошки.
Открыв дверь, он шагнул в блиндаж, и почти сразу прогремел взрыв. Немцы поставили мину-растяжку. Приспособление нехитрое: внизу, на уровне ладони, от пола протягивалась бечевка или проволока к чеке. Задел неосторожно – и ты уже на небесах. А нам – наука. Жаль Кандыбу! А ведь на его месте мог быть любой из нас…
С таким коварством мы столкнулись впервые. И каждый сделал для себя вывод. Документы если и находили, то только у убитых. Немцы, хоть и отступали в спешке, документы уносили с собой.
Наши танки и пехота продвинулись километров на пять и увязли в эшелонированной обороне: немцы успели закрепиться по глубине фронтовой полосы. Наступающие цепи попали под сильный огонь противника из заранее подготовленных траншей полного профиля и пушек, врытых в землю. Наши танки они сожгли с ходу, а пехота без поддержки залегла под пулеметным огнем. О продолжении наступления не могло быть и речи. Пехотинцы спешно окапывались, зарываясь в землю – теперь только она могла защитить от смертоносного огня.
А тут еще показались строем немецкие пикировщики. Приближающийся гул загруженных бомбами стервятников заставил пехотинцев вжаться в землю. Казалось уже, спасения нет. Чьи жизни оборвутся в воронках-могилах?
Но нанести бомбовый удар они не успели. В небе появились три звена наших истребителей. В окопах их появление было встречено восторженно. Стало быть, не разбита еще наша авиация! Я впился глазами в краснозвездные «ястребки». «Наконец-то! Задайте, соколики, этим с… жару!» – с надеждой следил я за ними.