По материкам и океанам
Шрифт:
Александр Евгеньевич возвращается в Хибины на следующий год. Проходит еще одна зима — и короткое северное лето снова застает его в Хибинах. Нагруженные палатками, котелками, барометрами, молотками, биноклями, идут за ним его старые и новые спутники. Отряды намереваются проникнуть в центральную часть Хибин — к горе Кукисвумчорр, к прозрачному и холодному озеру Малый Вудьявр.
Дорог нет, край безлюден. Александр Евгеньевич ведет свой маленький отряд по ущелью, которое тут же назвали ущельем Географов. Другой отряд пробивается где-то рядом. Сходятся на северном берегу озера. Над ними в облаках — Кукисвумчорр.
Весь день уходит
Но вот и вершина, срезанная, плоская, как стол. Ночной холодный ветер освежает разгоряченные лица.
На севере — отвесный обрыв. Внизу, в пропасти, — зеркала горных озер с ослепительными пятнами льдин. Со скал тяжело свисают снежные шапки: вот-вот сорвутся вниз неудержимой лавиной. Вдали видны другие плато с обрывистыми, неприступными стенами. Дики Хибины, дики…
Ветер все резче, все холоднее. Это только сначала он показался приятным. Начинает накрапывать дождь. Согревая дыханием руки, торопливо зарисовывают геологи расположение гор, поспешно набивают рюкзаки образцами. У Александра Евгеньевича невозможный характер: он требует, чтобы каждый образец завернули в бумагу, чтобы о каждом записали, где, при каких обстоятельствах найден…
А спускаться уже нельзя: туман, и какой густой! Он держится остаток ночи и весь следующий день, не редеет и к вечеру.
На вершине Кукисвумчорра нет ничего, что может гореть. От камней несет холодом. Одежда пропитана влагой тумана. Ну и ночка!
Зато утром разведчики наталкиваются на жилу, богатую минералами. Тут есть даже вишнево-красные кристаллы эвдиалита.
Но Александр Евгеньевич забывает и про эвдиалит, когда в руки ему попадает какой-то зеленоватый камень.
— Апатит, — говорит академик. — Это он, обманщик…
— Александр Евгеньевич, разве апатит — такая редкость? — удивляются студенты, видя, как взволнован и обрадован академик.
— Редкость? Апатит — камень плодородия, камень фосфора. Без фосфора нет ни жизни, ни мысли.
— А вы назвали его обманщиком.
— Апатит — это и значит обманщик. По-гречески. И название очень верное. Внешний вид апатита удивительно разнообразен. То это прозрачные кристаллики, похожие на кварц, то плотный камень, напоминающий известняк или мрамор, а то и рассыпчатая масса. Апатит может обмануть даже знатока. Но нас с вами он не обманет, мы до него доберемся.
Экспедиция увозит в Петроград первые образцы апатита.
С тех пор повелось: едва отшумят над Мурманом зимние вьюги и весенние воды пронесутся по ущельям, — голоса людей будят эхо в горах.
У академика появились друзья в Хибинской тундре. Это саами, или, как их называли раньше, лопари. Они кочуют как раз там, где работает теперь экспедиция, ищущая зеленоватый камень. Саами Алексей становится ее проводником. Скуластый мальчик Фомка души не чает в русском большом начальнике.
На привалах, когда синий дым костра тянется к вершинам елей и похлебка булькает в большом котле, вокруг академика собирается тесный кружок. Одни лежат, подложив под голову руки, другие подбрасывают хворост, третьи, не дождавшись обеда, украдкой жуют хлеб.
— Эх, открыть бы что-нибудь такое, чтобы на всю страну прогреметь! — говорит студент-геолог, перебирая собранные с утра камни.
— И откроем, — поддерживает его Александр Евгеньевич. — Обязательно откроем! Но, может, не в этом году и не в следующем. Придется нам сюда не раз путешествовать! А хорошо путешествует тот, кто много знает и много размышляет.
Тут
А ненадежный инструмент — память. На нее никогда нельзя полагаться. Разведчик должен записывать все сразу, точно и безошибочно. Его записная книжка — это «святая святых», которую нужно беречь пуще зеницы ока.
Внимательно слушают студенты: еще бы, ведь сам Александр Евгеньевич не только ученый, но и опытнейший путешественник, исколесивший полмира. Его советы чего-нибудь да стоят! Он побывал в Германии, Швейцарии, Франции, Италии, видел удивительные месторождения самоцветов на острове Эльба. Он жил много месяцев в тайге, среди уральских «горщиков» — искателей золотистых топазов и горящих холодным огнем аметистов. Его обдувал ветер ледников Алтая, укрывала пещера на берегу Байкала, палило солнце монгольских пустынь. Палатки его экспедиций стояли в сибирской тайге, на берегах залива Кара-Богаз-Гол, в горах северного Таджикистана. Это ведь об Александре Евгеньевиче и его спутниках сказал Алексей Максимович Горький: «…По Уралу, в непроходимых горах, бродят, составляют фантастические коллекции драгоценных камней для Академии наук, месяцами не видят куска хлеба. Спрашивается, чем живы? Охотой живы, как дикари, да-с. И это, знаете ли, не Калифорния, не золотая лихорадка. Бессребренники, а не добытчики в свой сундук. Гордиться надо таким народом».
…Дымит костер, булькает в котле похлебка.
— Александр Евгеньевич, а в чем же все-таки секрет поисков и находок? — спрашивает тот самый студент, который хочет прославиться на всю страну. — В чутье?
— В маленьком росте, — шутит академик. — Маленькому лучше видны камни на земле.
— Нет, серьезно…
— А серьезно — поискам надо учиться, учиться упорно и вдумчиво. Прежде всего учиться наблюдательности. Наблюдать — это значит подмечать сходство и различие, по одному мелкому факту находить более крупные явления, приучить себя вдумчиво относиться ко всему. Разведчик не должен разбрасываться. И, самое главное, — он должен увлекаться своим делом, гореть желанием найти для народа скрытые в недрах земли богатства, положить качало их использованию.
— А чутье?
— Если чутье — это тонкое понимание, подсознательный нюх, то и чутье. И вот еще — разведчик должен быть немного романтиком, человеком больших страстей. Право, я не знаю ни одного месторождения, открытого чиновником от науки…
Осенью 1922 года к бревенчатым домикам станции Имандра вышел заросший бородой человек в порыжевшей и разодранной куртке. Через плечо у него висела большая сумка, на поясе — жестяная кружка. В руках он держал самодельный суковатый посошок.
Прохожий присел отдохнуть на станционное крыльцо, снял потертую кепку, положил ее на колени и, закрыв глаза, глубоко задумался. Морщины на его лице обозначились резко, по-стариковски.
Вдруг что-то упало в кепку. Старик вздрогнул и приподнял веки: в кепке лежала монета.
Растерянный Александр Евгеньевич хотел уже окликом вернуть сердобольную женщину, но вдруг весело рассмеялся. Хорош же, должно быть, у него вид! Когда бродишь в горах, забыв о бритве, обдирая куртку о камни, когда сам латаешь дыры, прожженные отскочившим от костра сучком, — тогда не обижайся, если в тебе не сразу узнают академика!