По направлению к любви

Кандауров Александр Аркадьевич

Из Лётной книжки майора Кандаурова:

Краткая лётная характеристика по окончании училища «Летает хорошо. Лётную практику усваивает легко. В полётах инициативен. При большой нагрузке в полётах утомления не наблюдалось. Незначительные перерывы в лётной практике на качестве полётов не сказываются. Осмотрительность на земле и в воздухе хорошая».

Папа осмотрелся, подумал – и женился.

9

Родина

не простит ему этого никогда. Сначала она отправит его в Узбекистан, а потом – без передышки – в Туркмению.

От жары в кабине МИГа будет темнеть в глазах, а соль от пота будет белыми пятнами проступать на кожаной лётной куртке. Жить поначалу придётся в бараке. Зимой непролазная грязь, летом гнус и зной под пятьдесят.

В таких гарнизонах была принята ротация: пилотов и технарей меняли каждые три-четыре года, отправляя их отдышаться в Группы войск за границу, в Прибалтику или в среднюю полосу.

Папу продержат в Туркмении четырнадцать лет.

В те времена в Афганистане правил король по имени Захир-шах, который, судя по его намерениям всячески крепить дружбу с большим северным соседом, был мудр и дальновиден. Король хотел покупать советские самолёты, но его подданные не умели летать.

Однажды папа придёт с полётов и возбуждённым шёпотом поведает маме, что ему и некоторым другим лётчикам предлагают на год отправиться без семей в Афганистан в качестве инструкторов. Выбрали наш гарнизон, потому что лётчики к афганской погоде привычные, и от семей недалеко.

«Ирка, надо рискнуть. Двойные оклады, год за два. Потерпим годик, что же делать. Откажешься, потом уж не предложат». Совещались полночи.

Утром папа пойдёт соглашаться. Пряча глаза, командир промямлит, что папина кандидатура больше не рассматривается.

В 1964 году его в чине майора на должности командира эскадрильи вызовет на беседу боевой генерал армии Иван Федюнинский, командующий войсками Туркестанского военного округа, снискавший если не славу, то уж точно популярность следующими своими словами: «Что за офицер пошёл? Ну, выпил ты бутылку. Ну, в конце концов – вторую, и всё, хватит, остановись».

«Мы знаем, у тебя тесть в Америке. С таким тестем ты выше не продвинешься. Об академии забудь. Комэска – твой потолок. Смотри сам».

Папа смотрел: тот, кого он учил летать, вернулся после академии папиным начальником.

Потом папа будет частенько говорить тебе: «Саня, это тебе не академия, здесь соображать надо».

Полк будет готовиться к переходу на сверхзвук, папа пожалуется на головокружение и уйдёт. Задерживать его не станут. Помогут и пустынные «год за полтора»: в тридцать пять он заработает пенсию. Только он хотел не пенсию. Как все пилоты, он больше всего на свете хотел летать.

Ты родишься в день папиного двадцатитрёхлетия.

Вот твой папа бегает по каршинскому аэродрому:

«Сын родился!»

«Надо же, как Ирка подгадала. С тебя причитается».

Ирке только что стукнуло девятнадцать.

10

Они

будут убивать его за непослушание, а он – воспитанный своим жестоким временем и своим жестоким отцом – не будет даже догадываться об этом.

Ранним туркменским утром или глухой беспросветной комариной ночью он будет трястись в гарнизонном автобусе по дороге на лётное поле, запрашивать разрешение на взлёт, уходить в зону, прыгать с парашютом и катапультироваться, а она – суровая его родина – не будет не то, что этого не замечать – она не будет даже знать о его существовании.

О нём будут помнить только армейские чекисты – эти ничему иному не наученные как будто нарочно отбракованные особи человеческого стада.

«Ты зачем тут подслушиваешь? Тебя же подглядывать сюда поставили».

Ты вспомнишь об этом, когда подполковником вместе с товарищем Юрой Кошкиным будешь переводить брифинги для натовцев на полигоне под Львовом, и местный особист в служебном раже попросит у командующего учениями генерала Генералова разрешения посидеть, пригнувшись, в окопе, когда мимо будут проходить иностранцы.

«Это ещё зачем?» – изумится ко всему привыкший генерал.

«Может, чего услышу».

«А ты каким иностранным языком владеешь, полковник», полюбопытствует генерал. Тот потупится. Хотел, как лучше…

Когда папа пойдёт на вынужденную посадку в каракумских песках, чекисты потом полетят посмотреть, куда направлен нос чудом не ушедшего навсегда в зыбучие пески самолета: не в сторону ли границы.

Они будут унижать его ровно с того момента, когда он женится на твоей маме, и они с мамой дадут тебе жизнь, и так до его последнего вздоха.

Это они будут есть за него, пить за него, загорать на лежаках возле тёплого моря, гладить по головкам внуков, до которых он не доживёт, путешествовать за него по землям, которые он никогда не увидит, самозабвенно лечиться, привычно топтаться с бутылкой коньяка в очереди за бесплатной путёвкой, говорить тосты, справлять юбилеи, всё – за него.

Он будет летать над пустыней четырнадцать лет, днём и ночью. Потом он будет приходить домой, курить в темноте и о чём-то своём думать. Потом его выбросят на пенсию, и немного погодя он узнает от мамы, что он – нищий, а дом держится исключительно на посылках из Америки.

«Ирочка, постыдилась бы», удивится твоя бабушка бесстрашно и тут же поплатится за эту свою дерзость.

Он только пожмёт плечами и отправится на очередное дежурство на Наримановский аэродром, где ревут самолёты, а он всё курит и разговаривает с пилотами по радио, разрешая им посадку или отправляя их на запасной аэродром в Минводы, он будет уходить в ночь или рано утром в любую погоду, а ты будешь ждать, когда задребезжит дверной звонок, и ты побежишь открывать и увидишь на пороге папу – бледного, какого-то чужого после ночного дежурства, с чёрными кругами под глазами, но всегда улыбающегося.