По направлению к любви
Шрифт:
«Да мы вас обыскались! Как так в кино? А на что же вы развлекаетесь? Какие мослы? Опять мослы? Саня, ты что, на деньги играл? Опять? Ты же обещал».
«Да что я, они сами пристали, давай, давай. И не на деньги, а на мослы. Потом опять пристали, продай да продай».
«Как же вам за это дело шею не намылили?»
Вы с Борькой ужинаете, потом отправляетесь на улицу, но на берег в тот день больше ни ногой. Что там делать? В кино сходили, мороженое поели. В мослы поиграли.
Давай в ножички!
35
Когда нет полётов, папа выезжает на широченную взлётно-посадочную полосу и учит тебя водить ваш «ЗАЗ». Тебе двенадцать, вы помещаетесь на водительском сиденье вдвоём, папа сзади, а ты спереди, чтобы держал руль и доставал до педалей. Тебе кажется, ещё немного – и вы взлетите.
Тебе нравится ездить на «Запорожце» с папой и мамой по окрестностям твоей
Однажды ты видишь туркменские похороны: вереница мужчин движется то ли быстрым шагом, то ли бежит трусцой. Они держат покойника, завёрнутого в ковёр, перебирают руками, смещаясь вдоль тела вперёд, потом опять подхватывая сзади.
Вы заходите в чайхану, которая представляет собой большой, открытый всем ветрам и застеленный коврами помост, защищённый от солнца навесом, в чайхане сидят пожилые туркмены, негромко переговариваются и неспешно попивают зелёный чай. Женщины и молодые мужчины в чайхану не ходят. Когда входим мы с папой и мамой, разговоры прекращаются ровно на одну секунду, мы со всеми очень вежливо здороваемся, получаем чашки с очень вкусным чаем, но долго не задерживаемся: нам ничего не говорят, но мы чувствуем, что без нас им будет лучше.
Вот мы проезжаем мост через Каракумский канал, едем к Байрамали, минуем древнюю крепость – развалины старого Мерва, разрушенного в незапамятные времена монголами, Мерва, которым гордились султаны, куда шли караваны с товарами из Индии и Персии, куда стекались паломники, где бывал Хайям.
Ты всего этого ещё не знаешь, просто любуешься и гордишься: ну и что, пусть у нас ёлки не растут, как в России, зато вон какая крепость.
Ещё дальше на юг – и вот тебе Туркмен-кала, здесь тенистые рощи и лужайки, речка, в которой водятся здоровые сомы, растёт тутовник, бабаи продают дыни и урюк.
Дальше на юг ехать некуда: там Кушка и южная граница твоей большой страны.
За ней – Афганистан.
36
Представьте себе: вы в цирке-шапито, а на арене – гигантских размеров прозрачный шар, сделанный из металлических то ли прутьев типа арматуры, то ли неизвестно из чего. В этот шар входит человек в блестящем чёрном одеянии в каске и с мотоциклом, заводит стреляющий, чадящий, свободный от глушителя и прочей ненужной ерунды двигатель, включает фары и начинает гонять внутри шара.
В цирке гаснет свет, и в этом мраке видна только эта светящаяся тень, изрыгающая огонь и рычащая, как раненый зверь.
Сначала он какое-то время носится на ухающем от напряжения мотоцикле параллельно земле, потом выделывает крутые виражи и, наконец, начинает движение снизу вверх и обратно вниз, назло притяжению Земли, назло собравшимся зевакам, желающим увидеть чудо за полтинник, назло скуке и трусости, назло всем.
Но и это ещё не всё: вот он начинает двигаться в горизонтальной плоскости только в верхней половине своего чудовищного глобуса, а нижнюю половину тем временем отделяют и опускают ниже и ниже, так, что сбавь он обороты, соскользни он вниз – и конец.
То есть, выжить можно, только не думая о смерти, только не глядя вниз, только нажимая на газ.
Он выходит из шара, раскланивается, и тут к нему присоединяется девушка на втором мотоцикле.
Они входят в страшный шар и с грохотом разгоняются так, что мчатся то навстречу друг другу, то наперерез. И опять гаснет свет, и вот уже два огнедышащих зверя носятся по шару, из которого, тебе кажется, нет выхода кроме как на тот свет.
Ты хлопаешь, как ненормальный.
На выходе твоя желающая кем-то показаться одноклассница роняет, что, мол, всё у них рассчитано, ничего опасного там нет, ерунда. Ты сухо сообщаешь ей, что, по твоему убеждению, это представление – совсем не ерунда, а вот она сама – точно ерунда, причём не просто, а ерунда, снабжённая пустыми и глупыми глазами.
Так ты полюбишь цирк, в котором летают на трапеции, жонглируют факелами и входят в клетки смелые люди, потому что тигр никогда не перестанет быть тигром, огонь нельзя сделать бутафорским, и притяжение Земли невозможно отменить.
Это место, где тебя не обманывают. Таких мест мало.
37
А ещё в начале 1960-х
Если письма папа с мамой от тебя припрятывали и обсуждали их с бабушкой, когда тебя поблизости не было, то с посылками было сложнее. Сначала они пролепетали, что это тётя Галя из Армавира.
В первой посылке была какая-то крупа, сахар, мука, подсолнечное масло, чай, кофе, конфеты. Дед покидал родину, когда всего этого как раз и не хватало. Теперь он хотел поделиться, помочь. Он боялся прислать что-то уж совсем нелепое.
Тебе было девять, ты промолчал, но призадумался.
С таким же успехом они могли бы выкатить «Форд» и объяснить тебе, что это «Запорожец», только новой модели.
Эти продукты пахли не по-армавирски. Они были с другой планеты. В кофе было больше кофе. В масле больше масла. Сахар был слаще.
Они были упакованы в тонкую весёлую бумагу с яркими надписями на непонятном языке и рисунком, на котором был какой-то дед с мешком, похожий на Деда Мороза, но не Дед Мороз.
Я что – не знаю Деда Мороза?
38
22 октября 1961 года
……………………………….
Началась осень у нас. Сейчас идёт дождь, дует сильный ветер, в комнате тепло и уютно: начал топить понемногу. Всегда радуюсь свободным от работы дням, тогда я могу отдыхать, если нет домашней работы, и читать. А в рабочие дни я просто не чувствую, как быстро проходит время. На работе я совсем не имею свободного времени, не считая двух десятиминутных перерывов для отдыха и 45 минут на обед. На фабрике есть столовая, где можно получить горячий суп и что-нибудь жареное, но я в столовую не хожу. Я предпочитаю взять с собой кусочек хлеба с колбасой или сыром и фрукты – яблоко, грушу, банан, виноград.
……………………………………
Развлечений не имею почти никаких, не бываю почти нигде. Дома слушаю музыку по радио или смотрю, если есть что-нибудь интересное, телевизор. Изредка кручу пластинки и слушаю специальную музыку, которая никогда не надоедает. Круг знакомых у меня очень ограниченный. Отдыхаю и получаю удовольствие с книгой. Книги я покупаю за глаза, я выписываю их из другого города. Мне каждый месяц присылают каталог, по нему я выбираю и заказываю.
……………………………………….
Во всяком случае, я думаю, что вы всегда будете помнить, что где-то далеко живёт когда-то близкий вам человек, что этот человек всегда с нетерпением ждёт от вас свежего, ласкового слова. Каждое письмо от вас перечитывается много-много раз, и каждое слово ваше волнует и вызывает слёзы радости от того, что вы живы, здоровы, и помните и сохраняете в сердце когда-то близкого родного человека. И слёзы горя, отчаяния и беспредельной тоски от того, что вы так далеко и так мрачно, тяжело, безнадёжно всё впереди.
Не буду повторять сейчас того, что вы уже знаете. Берегите в памяти и в сердце этого человека. Верьте, что всеми мыслями, чувствами, желаниями я всегда с вами. Уделите немножко от своего свободного времени что-нибудь и мне. И это немножко вселит бодрость в меня, создаст стимул жить дальше и работать и быть хотя бы на миг счастливым, гордиться вами.
5 ноября 1961 года
Сейчас у нас уже настоящая осень, в течение одной недели листья пожелтели и обильно устилают землю. У нас на улице растут старые, в обхват человека клёны, расположены они вдоль тротуара с одной и другой стороны улицы на расстоянии пяти – десяти метров друг от друга, и когда деревья одеваются листьями, то получается почти совсем закрытый зелёный коридор. В садике тоже грустно, всё желтеет, буреет, вянет, только ёлочка сохраняет свой зелёный красивый наряд. Расцвели хризантемы, цветут розы. А в общем грустно осенью. Не пойму, почему осень так любили поэты, художники.