По нехоженной земле
Шрифт:
Теплей и приветливей показалась Арктика. В воображении пробежали города нашей
страны, ее села, заводы, фабрики, нивы, Москва. Над всем этим развевается красный
флаг. Как крепко он объединяет людей нашей родины!
Флаг шелестит и над нами! Исчезают тысячи километров непроходимых льдов.
Уходит ощущение одиночества. За нами родина. От ее имени и во имя ее мы пришли
сюда и поднимаем знамя жизни над этими пустынными берегами.
Я объявляю о принадлежности
сделать все, что в человеческих силах, чтобы с честью выполнить взятые нами
обязательства. Салютом из винтовок заканчиваются мои слова.
В честь эмблемы, вышитой на нашем флаге, мы назвали эту точку Земли мысом
Серпа и Молота.
В праздничном настроении двинулись дальше вдоль берега. Продовольствия и
корма для собак взяли с собой только на четыре дня в расчете, что на обратный путь до
базы пополним свои запасы на вновь созданном депо. Теперь сани значительно легче, и
отдохнувшие за вчерашний день собаки повеселели. Быстро полетело и время и
расстояние.
Часа через два выяснили, что находимся в большой бухте. Она легла на чистый
лист планшета под именем Советской.
Перед сумерками снова налетел ветер. Начал порошить снег, потом накрыл густой
молочно-белый туман. Лагерь разбили в глубине бухты. Палатку прочно закрепили на
кольях. Накормив собак, еще раз проверили прочность кольев, глубоко забитых в
твердый снежный пласт, и, наконец, забрались в спальные мешки. Сила ветра нарастает.
Его вой переходит на высокие ноты. Туго натянутая палатка гудит, как моржовый
пузырь на шаманском бубне. [95]
6 октября 1930 г.
Если меня когда-нибудь спросят: «что самое трудное в полярном путешествии?»,
я, не задумываясь, отвечу: «отсиживание в палатке». Как ни странно, но это так.
Мучительная борьба за каждый шаг в торошенных льдах, продвижение через метель, в
мороз, пронизывающий до костей, вызывают у исследователя гордое чувство.
Обостряется мысль, напрягаются нервы, а мышцы превращаются в пружины. Тяжело,
но и несказанно хорошо! Борьба с препятствиями радует. Чувствуешь себя настоящим
человеком. А вынужденное сидение в палатке очень нудно. Кроме раздражения, оно не
вызывает никаких чувств.
Время тянется медленнее уставшей собаки. Вот окончен ваш завтрак. Вы
починили собачьи лямки. Осмотрели, сани. Проверили снаряжение. Заглянули в журнал
— все в порядке. Чем бы еще заняться? Осматриваете обувь, одежду и с
разочарованием находите все исправным. Хоть бери нож да режь, чтобы было, что
зашить. Кстати — нож! Почему бы его не поточить?
Спать? Одуреешь. Читать? Но в санных путешествиях, когда взвешивается и
учитывается каждый килограмм, библиотеку обычно составляют только два тома —
астрономический альманах и логарифмы. От чтения таких увлекательных книг
отупеешь еще скорее, чем от сна. Разговоры тоже не вяжутся — спутник не менее
раздражен вынужденной задержкой. Остается сидеть и рассматривать парусину
палатки. Нудно, скучно, тяжело.
Не выдержав, вылезаешь из палатки. Вокруг без перемен. Все бело. Ни одного
темного пятна, ни одной тени. Небо, берег, снег, лед — все укутано, поглощено
плотным белым туманом. Чувствуешь себя сидящим под колпаком из белого матового
стекла. Разнообразие вносят только временами налетающие шквалы ветра и метели.
Такова сегодня погода, таковы наше времяпрепровождение и настроение. Так с
раннего утра. Ни о какой съемке и думать было нечего. Конечно, отказавшись от
съемки, мы бы могли двигаться в любую сторону. Но мы приехали сюда не кататься.
Поэтому сидим и успокаиваем себя мыслью, что выдержка — одна из лучших
добродетелей полярника.
После, полудня я все же не выдерживаю. Подвязываю лыжи, вооружаюсь
палками, карабином, компасом и беру курс в предполагаемую вершину бухты.
Несколько десятков шагов — и лагерь теряется в молочном тумане. Впереди тоже
ничего не видно. Я один. Дальше и дальше в белую мглу. Какой-то новый мир — весь
молочный. [96]
Вот и берег. Туман здесь как будто реже. Временами видимость расширяется до
150—200 метров. В самой глубине бухты русло речки. Ширина его около 100 метров.
Осенью здесь, должно быть, сочился маленький ручей. Сейчас он скован льдом.
Весной, в период таяния снега, здесь, наверное, шумит бурный поток. Ил, вынесенный
им, почти на километр коркой покрывает лед бухты. Значит, бухта в этом году не
вскрывалась. На коричнево-красной корке ила многочисленные следы гусиных и
куличковых лап. И они бывают здесь. Больше часа я скольжу на лыжах в глубь Земли.
Кругом пологие возвышенности. На южных и западных склонах холмов пятнистая
тундра с теми же растениями, что и на мысе Серпа и Молота. Северные и восточные
склоны совершенно голы.
Пересекаю совсем свежий след песца. Опять появляются две пуночки —
вероятно, те же самые. Попискивая, они долго сопровождают меня в молочной мгле.
Осмотрев еще километра два северного берега бухты, я пересек ее, нашел наш