По обе стороны фронтира
Шрифт:
Приказ выполнялся строго. Воевать ради войны никто не собирался. Из удали или прочей ерунды – тем паче. Хватало многочисленных мелких стычек с соседями, чтобы еще задирать кого-то походя, лишь потому, что попались на пути.
– Много их там, – докладывал какой-то молоденький урядник, в числе других ходивший недавно в дозор. – Сколь, не скажу, но явно поболее сотни.
– Хоть тыща, – отозвался сотник. – Не страшно. Только гляди в оба, чтобы врасплох не застали, да держись остальных. Пока мы вместе, им нас ни за что не взять.
Индейцы,
Ночевать в подобном соседстве было неприятно, часовые постоянно следили за окрестностями, однако ничего не произошло. Все тихо, мирно, словно индейцы растворились посреди бескрайних просторов.
Нападают-то всегда или на слабых, или на тех, кто ведет себя чересчур нагло. А так… Мало ли кто едет по прерии? Земля-то общая, ездить не возбраняется.
Мехико. Столица Русской Америки
– Пущина я не видел давно. С тех пор, как он перебрался в Первопрестольную. Сидит в уголовном суде, доказывает, что не место красит человека, а человек – место, – по губам Матюшкина скользнула легкая улыбка.
Он не осуждал лицейского приятеля. Напротив. Поступок отпрыска знатного рода, решившего прервать блестящую гвардейскую карьеру ради общественной пользы, мог вызвать лишь уважение.
Точно так же воспринял это и сидящий напротив Кюхельбекер, или просто Кюхля. Последний даже позавидовал, невольно загоревшись пойти по стопам былого лицеиста.
Пока что Кюхля больше мечтал, чем делал что-то реально. В глубине души он сознавал, что не создан для практических дел, и втайне мучился над этим. Вроде бы, порою служил, только удовлетворения от службы не получал. Даже когда находился на Кавказе при Ермолове или, как сейчас, в Мексике при Резанове.
Вильгельм Карлович был единственным из первого выпуска, волею судеб обосновавшийся в Мексике. И потому неудивительно, что Матюшкин при первой же возможности направился в столицу для встречи с другом.
Справедливости ради – как раз моряк в здешних краях уже бывал. Еще сразу по совершению сделки. Шлюп «Камчатка», на котором Матюшкин был юнкером флота, пришел в Веракрус весной восемнадцатого года, да и застрял там на несколько месяцев. Других больших кораблей в распоряжении начальника порта не оказалось, пришлось вместо дальнейшего следования вокруг Америки гонять пиратов по всему Карибскому морю.
И офицерский чин был получен за тот давний поход.
Кстати, нынешний командир, Врангель, тоже участвовал в нем – еще в качестве мичмана.
Славные то были времена!
Матюшкин оторвался от мимолетных воспоминаний и принялся дальше перечислять известия об общих приятелях. Насколько знал их сам.
– Горчаков состоит при после в Лондоне. Данзас вроде бы еще поручик. Корф все в министерстве
Кюхля внимал каждому слову с нескрываемым интересом. Первый выпуск Царскосельского лицея был на редкость дружным, и каждый былой лицеист воспринимал себя частью одной большой семьи.
Что делать, если новости в Мексику приходили с большим опозданием и уже потому вызывали повышенный интерес?
– А Дельвиг как? – с жадностью спросил Кюхля.
Друзья настолько увлеклись разговором, что даже стаканы с вином уже давно стояли нетронутыми.
– Как всегда. Старательно меланхольничает, пишет стихи да временами публикует их в разных журналах.
Вильгельм завистливо сглотнул. Его публикации были крайне редки, особенно теперь, когда между поэтом и культурными столицами Империи пролег океан. Пока еще переправишь туда стихотворение!
Кое-что опубликовано все-таки было, но это капля в море по сравнению с написанным и тем паче задуманным.
– Наместник обещает помочь с учреждением у нас двух литературных альманахов, – сообщил Кюхельбекер. – Один на русском языке, и один на испанском. Хотя желающих приобщиться к поэзии будет не столь много. Просто общество здесь еще не сложилось, не многие хотят отправляться в далекие края. Глушь в сравнении с Россией. И все-таки граф пытается уделять внимание культурной жизни. Как говорит, в целях привлечения сюда людей образованных и для поднятия уровня уже живущих в Мексике.
– Правильно, – согласился Матюшкин. – Метрополия далеко, а людям нужна духовная пища. Одних театров маловато. Но кажется мне, альманахов скоро понадобится три.
– Почему три? – не понял собеседник.
– Еще и на немецком, – подмигнул лейтенант. – Очень много колонистов приезжает сюда из германских княжеств. Скоро установится реальное трехъязычие. Ладно, мелочи. Все равно культура необходима.
– И я о том. Попробовал читать лекции об изящной словесности, но Наместник отругал, – пожаловался Кюхельбекер. Будто не он сам только что невольно похвалил начальство за планируемые шаги.
– Значит, в лекции было нечто кроме поэзии, – улыбнулся Матюшкин.
Он прекрасно знал увлекающуюся натуру Кюхли.
– Я немного порассуждал о свободе как неотъемлемом праве человека…
– Ох, Вильгельм, не лез бы ты в подобные понятия! – вздохнул моряк. – Все эти свободы не доведут до добра. Знаешь, на корабле у нас даже пространства немного. Океан кругом, тесные каюты да палубы – и больше ничего. И все равно я ощущаю себя свободным. Хотя обязан нести вахты, командовать людьми, сам выполнять распоряжения капитана… Свобода настолько относительна… Видал я в прошлый раз в здешних водах пиратов. Воистину свободные люди! И что? Много пользы они принесли ближним и дальним? Разбой, убийства… Ты уверен, что в свободном обществе можно обойтись без этого? Что бы ни говорили гуманисты, во многих людях есть нечто звериное.