По обрывистому пути
Шрифт:
Слащево — на горке. Церковь стоит, и тоже сады. И село-то большое, а не сказать, что богаты люди. Тоже щепа да солома на крышах. И свиньи-то жидкие, длинноногие, как собаки. Не то что свинья идет по двору у господ, и сама-то как барыня, хоть карету ей подавай — столько сала…
— Э-те-те! Э-те-те! — весело подзадорил Антон козленка, который прыгал по луже, наскакивая на мать. И засмеялся радостным смехом, как уж давно не смеялся…
Дом Аржаниновой стоял над рекой, в стороне от деревни, в садах. Да не дом, а четыре дома и куча людей. Говорили — школа.
— Эй, малый, где вашу барыню разыскать?
— Дарью Кирилловну? А сейчас она выйдет из классов. С учителями совет, у них будет, — ответил парнишка. — Да вот она и сама! Дарь Кирилна! Вас старичок какой-то! — крикнул он без стеснения, чем и подбодрил Антона.
Барыня вышла из широкого, приземистого дома с большими окнами, шубейка внакидку, простоволосая, в валенках, задержалась, разглядывая Антона сквозь очки.
— Здравствуйте, барыня, — сказал тот и скинул шапку.
— Здравствуйте, дедушка. Дарьей Кирилловной меня надо звать, а не барыней, — строго сказала она. — Что вы хотите? Шапку-то, шапку наденьте, не в церкви!
Антон, удивленный, надел шапку.
— Я, Дарья Кирилловна, из Москвы прибрался. Жил во ткачах, а нынче вот видишь чего! — он махнул обрубком руки.
— Как же так получилось? — спросила она с сочувствием.
— В машину — и все! Бывает и хуже: отца моего головой об стенку. Тут и аминь!
Ребята, покинув игру в снежки, тесно сбились вокруг Антона и барыни, любопытно глазели.
— Идите, идите, мальчики, дайте мне с дедушкой поговорить, — спокойно и строго сказала Дарья Кирилловна.
Ребята послушно убежали.
— А зачем вы сюда приехали? — спросила Дарья Кирилловна, разглядывая старика нищего, его свалявшуюся бороденку, лицо в глубоких морщинах, как будто врезанных в кожу, словно бы даже чёрных, и весёлые глаза, такие веселые, будто и не ему оторвало на фабрике руку.
— Да как ведь — зачем приехал! — переминаясь с ноги на ногу, раздумчиво произнес Антон. — Я сам-то гуськовский. Стало быть, старость кончать на родной земле, как от бога ведется, — покорно сказал он. — Христарадничать мочи нет, скучно как! Пробовал! Кормит народ, помереть не дает, а постыло!
— А что я могу вам сделать? — спросила она.
Антон недоуменно пожал плечами.
— И сам-то не знаю! — признался он. — Руку-то мне уж никто приставить не может, а сказали добрые люди, чтоб к барыне Аржаниновой в школу наведался… На пасеку сторожем, что ли, — замялся Антон и усмехнулся, понимая и сам свою беспомощность и бесполезность. — Я мёд люблю, да ведь много, поди-ка, не съем: ведь не ведьмедь, а так, старикашка! — добавил он, вроде как извиняясь и желая обернуть все шуткой.
Уже по дороге Антон понимал, что идет понапрасну, что все равно ему не миновать побираться под окнами по родному уезду. Казалось бы, не ходить в такую даль к барыне Аржаниновой… Ан ноги все шли да шли, дышалось легко, шагалось радостно, бойко, и он шел, ни на что не надеясь, бездумно радуясь жизни, снегу, солнцу, грачам и весенним пушистеньким почкам
— Ну какой же ты сторож, когда без одной руки! — с сочувствием сказала Дарья Кирилловна.
— Собака и вовсе без двух рук, а лает! То и сторож! — с напускной уверенностью возразил он. — Заведу собаку — станем в две глотки брехать!.. Да кто у тебя чего воровать пойдёт в наших краях! Это ведь так, для порядку сторож, не от разбойных, — добавил он задумчиво и серьезно.
Дарья Кирилловна усмехнулась, старик понравился ей хорошей человеческой безунывностью, и правильно ведь сказал: от кого?
— А ты, дед, не пьёшь? Как звать-то тебя? — спросила она, поеживаясь от холодного ветерка.
— Звать-то Антоном. А кто нынче не пьёт-то, барыня Дарья Кирилловна! Кабы не пил народ, то царю хоть в трубу лети! Один и доход, что пьяные песни! Кто пьёт, тот поёт, а трезвы-то плачут! А которые плачут, трудиться не так способны. Во слезах нешто труд! Каков же от них доход?!
— Вот говоришь ты складно. Ты грамотный? — спросила барыня.
— Как же не грамотный! — с хитрецою сказал Актон, поняв, что чем-то он барыне приглянулся. И пояснил: — Нас ведь грамоте смолоду учат: сколько в шею тычков, столь и грамоты в голову… Тем и живем — государя да господа славим!
Дарья Кирилловна опять усмехнулась. Ей явно нравился языкатый старик и его приговорочки.
— Умный вы человек, Антон… Как по батюшке вас величать?
— Петров сын… Да помилуйте, так нас и сроду не звали! — воскликнул он, от смущения снова снимая шапку…
— Антон Петрович, голубчик, я очень сейчас занята, учителя меня дожидаются. Заходите-ка завтра с утра. Познакомимся лучше. Может, придумаем что-нибудь вместе, — заключила хозяйка школы.
Антон поклонился.
— Слушаюсь, барыня. Как говорят, утро вечера мудренее!
— Да нет, — спохватилась она, — погодите, ведь вы — из Гуськова. Ночевать-то вам, стало быть, негде! Далеко вам идти-то…
— Не тревожьтесь, Дарья Кирилловна, и в Гуськах у меня никогошеньки! Один как сыч. Сыскался бы сук — на суку и ночлег! — ответил Антон. — А так хорошо по волости я прошелся, вольного воздуха наглотался за столько лет! Не беда бы мне и назад пройтись, ан есть у меня и в вашей Слащевой знакомец — Лукашкин Федор. Может, я у него пристану на ночку, а утром и к вам…
— Степа Лукашкин, сын его, в школе у нас… Ну, отлично. Тогда поутру приходите. А сейчас до свиданья, Антон Петрович.
— До свиданьица, барыня Дарья Кирилловна, — удивлённо сказал Антон и ей вслед покачал головой. — Скажет тоже — «Антон Петрович»! — пробормотал он с усмешкой. — И чёрт его знает чего! Тут еще и Антоном Петровичем станешь на старости! А может, так заведено, что каждому пню в лесу имя и отчество придают… Причу-уда!
Избу подорожного знакомца Антон разыскал на селе легко. Сам Фёдор ладил в двери новый вертух для запора.
— А ведь я тебя поджидаю, прохожий, как звать-то? Я не спросил в тот раз! — приветствовал Федор и отворил дверь, пропуская в избу. — Входи.