По осколкам нашей любви
Шрифт:
С тех пор я принимала их, хотя до Марко для этого не было причин.
К тому времени, как мне исполнилось девятнадцать, я прошла через худшее, пока моя семья стояла в стороне и ждала, когда я к ним вернусь.
Что я и сделала.
Они знали, что я вернусь.
Во главе этой очереди был Коул. Он был единственным позитивным человеком, ради которого стоило со всем справиться. С того момента, когда я расклеилась у него на руках, между нами сформировалась постепенно возрастающая связь, пока не стали считать друг
В конце концов, я стала жить дальше.
И пыталась все отпустить.
Пока не встретила Марко. Он просто свалился мне на голову. Никто, кроме отца, не знал, что я залетела от Марко и то, что он бросил меня. Я снова чувствовала себя одинокой и не могла поговорить об этом с отцом. Это было слишком странно, слишком неудобно, и поэтому все вернулось назад.
Я пыталась бороться с болью и разочарованием, чтобы достигнуть рациональных мыслей. Марко не знал, что я была беременна. Если бы он знал, то это бы была уже другая история. Я уверенна в этом. Он был виноват не больше, чем я.
Ладно, если бы он не бросил меня, то был бы рядом со мной, когда я нуждалась в нем. Может, дни не были бы такими мрачными. Однако, он объяснил, почему уехал. И Коул был прав. Может мне и не нравилось, но его объяснения были приемлемыми.
Я простила его.
Я впилась ногтями в колени.
Но зная, что он не только вернулся в Эдинбург ради встречи со мной, а еще и обрюхатил какую-то девушку, проводя с ней время… Это было ужасно.
Вся эта боль вернулась с той же силой.
Не важно, были ли это неправильно. Я просто чувствовала. Ощущала, как она царапала внутренности.
Наитяжелейшая вещь, через которую я проходила, а его не было со мной.
Но зато он был с Лией.
Я знала, что не должна была впускать его обратно.
Я не могла простить его за это.
• ГЛАВА 19 •
— Индейка выглядит сгоревшей. — Дек скривил лицо при виде мертвой птицы, когда подошел к обеденному столу.
Мама старалась изо всех сил, как и каждый год; стол выглядел превосходно. Индейка выглядела сгоревшей не вся.
— Что? — протестующе спросила мама, когда поспешила в комнату, неся в руках тарелку картошки, и в панике посмотрела на птицу.
Я неодобрительно посмотрела на брата, готовая отчитать его за мамину обеспокоенность, но папа опередил меня.
— Деклан, перестань быть идиотом и помоги маме принести остальную еду с кухни.
Дек огрызнулся на замечание, но не стал спорить. Как только он ушел за дверь, я скорчила рожицу папе, пока обходила стол, чтобы сесть рядом с Элли.
— Как думаешь, как скоро он пройдет эту раздражающую стадию подросткового идиотизма? Ему восемнадцать — разве все уже не должно закончиться?
— Я
Я выпучила глаза на Элли, когда она захихикала:
— Ушки как у совы на макушке.
— Совы? — засмеялась радостная Джосс, которая помогала Бет, Люку и Уильяму усесться за детским столом.
— Да, — сказала я. — Я думаю, что у них самый острый слух в мире.
— А я думаю, что ты осведомлена о всяком дерьме, которое никого не заботит, — сказал Дек, когда вернулся в комнату с тарелкой пареных овощей.
— Ха, — ответила я ему гримасой. — А я думаю, что кое-чьи подарочные карты на Рождество аннулируются, если он не перестанет быть раздражающим х-р-е-н-о-м.
— Ах, — довольно вздохнул Адам, сидя по другую сторону Элли. — Теперь-то ощущается дух Рождества.
Элли захихикала в стакан с водой.
Мама посмотрела на нас, когда поставила последнюю тарелку с едой и уселась во главе стола напротив папы.
— Вы, оба, закрыли рты и ешьте.
— Она начала первая, — разбушевался Дек, садясь рядом с Брэденом. — Она сидит у меня на шее с тех пор, как приехала. Не понимаю, почему Ханна осталась на ночь, когда у нее есть собственная квартира. И не моя вина, что у нее дерьмовое настроение, потому что ее бросили.
Я втянула воздух, и каждый, за исключением Брэдена и Дека, напряглись. Реакцией Брэдена был легкий подзатыльник Деку.
— Во-первых, не выражайся при детях. Во-вторых, ее не бросали, бросила она. И, в-третьих, тебе восемнадцать. Подрасти и перестань быть занозой в з-а-д-н-и-ц-е у сестры. Извинись.
Я была слишком занята, внимательно рассматривая пустую тарелку, чтобы увидеть реакцию Дека, и пыталась восстановить дыхание после колких слов брата.
Пыталась забыть все целый день.
Последние несколько недель, мягко говоря, не были легкими. Мне приходилось объяснять каждому, что мы с Марко расстались, но, конечно же, я не могла объяснить, почему. Я не касалась этого и всеми силами пыталась показать себя непринужденной. Однако, неважно, что я им говорила, — все были убеждены, что я была морально опустошенной стороной в разрыве.
— Я не опустошена, — врала я всем без конца. — Мы встречались едва два месяца.
Но правда была в том, что я так сильно по нему скучала, что было больно. Все время. Я постоянно воевала сама с собой.
По утрам я просыпалась одна, но всегда ощущала давление его теплого тела, словно фантома в комнате. Затем вспоминала, что Марко ушел из моей жизни, и это тепло исчезало, после чего я оставалась в квартире совсем одна. Место, которое было мне домом, стало теперь пустым и холодным.
Как и его владелец.
Когда тоска становилась невыносимой, я бралась за телефон, собираясь набрать его номер, и вспоминала: насколько было больно, почему было больно и почему мы больше не были вместе.