По острию греха
Шрифт:
— Да, конечно… Извини, задумалась.
— Снова не выспалась?
— Есть такое, — свожу колени, чувствуя, что всё ещё дрожу от наслаждения. Безумие какое-то. Нужно проконсультироваться по поводу снотворного. Должно же быть такое, чтобы принял одну таблетку и никаких тебе неловких сновидений. Неохота краснеть перед мужем за вымышленные измены.
— Почему не пришла? Я всегда тебе рад в своей спальне.
Не сомневаюсь. Мне не с кем сравнивать, но двенадцать лет разницы совсем не сказываются на нашей интимной жизни. Скорее наоборот —
— Я заказала шикарный комплект нижнего белья. Обязательно зайду… но только уже завтра вечером, — добавляю, вспомнив про критические дни.
И да, решаю не напоминать, что каждый раз после совместного сна Алекс ещё несколько дней ходит с жуткими кругами под глазами. А случаев таких было целых три: наша первая брачная ночь, его тридцатипятилетний юбилей на прошлой неделе и день, когда умер мой отец. Три — уже слишком много для совпадения. Мы оба единственные дети в семье, не привыкшие делить даже такую мелочь, как общий матрас. Раздельные спальни в нашем случае вынужденная мера.
— Не нужно, милая.
Алекс задумчиво перелистывает свой еженедельник. Делает какую-то запись. Ни эмоций в голосе, ни пояснений. Понимай как хочешь.
— Как это — не нужно?
Где-то глубоко в душе шевелится неприятный холодок, потому что за последний месяц Алекс пренебрегает мной не единожды. Нет, он не задерживается на работе, всегда трезв и не благоухает чужими духами. Просто мыслями постоянно где-то далеко. Почти даже не улыбается: либо задумчив, либо откровенно хмурится.
— Послушай, Юния, я долго думал над нашей проблемой. Ты слишком молода, чтобы ценить заботу. В твоём возрасте ещё хочется громких признаний и ярких поступков, а для меня уже важнее перед сном проверить, не уснула ли ты с открытой форточкой.
— Алекс, что ты такое говоришь? — порывисто встаю из-за стола, чтобы обнять мужа сзади и спрятать лицо в его густых каштановых волосах. — Я люблю тебя, слышишь?
Внутри меня непередаваемая смесь раскаянья и нежности. В такие моменты становится особенно стыдно за свои сны. Ведь Алекс действительно хороший. Отец разбирался в людях, иначе узнав, что неизлечимо болен, не доверил бы Стрельникову поддерживать и оберегать меня; не передал бы будущему зятю свою клинику, свой опыт, свои знания.
— Это жизнь, дорогая. Со временем люди перестают ценить и замечать то хорошее, что когда-то полюбили друг в друге, — произносит он ровно без упрёка, но с отчётливым подтекстом, что я попросту с жиру бешусь. — В этом нет твоей вины.
И снова — ровно, без эмоций, будто с одним из своих пациентов говорит. Алекс неплохой, просто его сдержанность порой граничит с холодом.
— Я отлично помню, как и за что тебя полюбила, — едва сдерживаюсь, чтобы не впустить в голос раздражение. Иногда так хочется простого тепла, чтобы крепко обнял, закружил по комнате, зацеловал, а не снова разглядывал мои мозги под микроскопом.
Что в очередной раз доказывает его правоту — мне нужно громко
Отстранившись, отворачиваюсь к окну. Бесит всё.
— Помнишь за что, но пока не до конца понимаешь.
Вот он сейчас не говорит прямо «уймись, дитё несмышлёное», но так тонко на это намекает, что спорить дальше — только подтверждать правдивость вывода. Впрочем, молча разглядывать опостылевший пейзаж за окном мне тоже не улыбается.
Каменные джунгли, холодные умы, монотонные ливни. Достало всё.
— Хорошо. И что ты предлагаешь? Помимо совета не мельтешить в твоей спальне.
— Ты неправильно поняла. Я буду занят. Через неделю научная конференция, мне необходимо уехать на пару дней. Придётся сдвинуть записи и распределить их по другим дням. Месяц будет напряжённым, я просто физически не смогу уделять тебе внимание.
Ещё один жирный намёк на мой эгоизм, который совершенно нечем крыть. Это я жалуюсь на холод в наших отношениях, не Алекс.
— Я найду чем себя занять, — шлю ему примирительную улыбку. Хоть мы не ссорились, но такая потребность почему-то возникает всё чаще.
— У меня идея получше. Тебе пойдёт на пользу смена обстановки. Моя родовая усадьба, конечно, не дворец, но тебе там должно понравиться. Целый месяц в живописном провинциальном городке, что скажешь?
— Скажу, что мне будет жутко ночевать одной в пустом доме.
И вот это действительно не каприз. Родителей Алекса рано не стало.
— Я сегодня узнавал, гостевой дом всё ещё в полном порядке. И потом, ты будешь не одна. Усадьба принадлежит моему брату.
— У тебя же нет братьев… — впериваюсь в него непонимающим взглядом.
— Я такого никогда не говорил. Ты просто не интересовалась. Мы с Дамиром практически не общаемся, но у меня есть брат.
Едва заметно усмехаюсь, горько и удивлённо. Вот так откровение спустя три года брака.
— Ты считаешь удобным гостить у родственника, которого даже не пригласил на нашу свадьбу?
— Как бы тебе объяснить… Дамир немного не от мира сего — снисходительная усмешка краем рта и Алекс замолкает, делая очередную пометку в своём еженедельнике. — Хоть виделись мы в последний раз лет семь назад, но связь поддерживаем. Этот отшельник так и продолжает безвылазно обитать в мире своих холстов. Тем более, какие могут быть неудобства? Ведь это и мой дом тоже. Разве тебе неинтересно узнать, где я рос?
— Конечно, интересно.
В остальном я не спешу с ответом. Перспектива провести целый месяц в компании какого-то эксцентричного мужика в берете прельщает ещё меньше одиночества, однако Алекс целует меня в кончик носа, как делает каждый раз, прежде чем отправиться в клинику, и с какой-то подкупающей серьёзностью добавляет:
— Я буду дико скучать по тебе, но если небольшая перезагрузка поможет укрепить наш брак, то, поверь, она того стоит. Завтра у меня получится освободиться пораньше. Я могу отвезти тебя. К закату доберёмся.