По подсказке тени

– Я получил вашу телеграмму, – сказал, входя ко мне, седоусый господин в коричневом рединготе и широкополой шляпе. – И я пришел. Что случилось?

Если бы я не ждал Арсена Люпена, то ни за что не узнал бы его в этом образе пожилого вояки-отставника.

– Что случилось? – переспросил я. – Да ничего особенного, просто занятное совпадение. Я знаю, вы любите вмешиваться во всякие таинственные происшествия не меньше,

чем подстраивать их самому…

– И что же?

– Вы очень спешите?

– Да, спешу, если совпадение, о котором идет речь, не стоит того, чтобы им заняться. Так что ближе к делу.

– Ближе к делу? Пожалуйста. И для начала будьте добры взглянуть на эту картину – я купил ее на прошлой неделе в одной пропыленной лавчонке на левом берегу. Меня прельстила ампирная рама с двойными пальметтками, сама-то картина убогая.

– И впрямь не бог весть что, – изрек Люпен после недолгого молчания, – но сюжет не лишен известной прелести… Уголок старого двора – ротонда, греческая колоннада, солнечные часы, бассейн, полуразрушенный колодец с крышей во вкусе Ренессанса, со ступенями и каменной скамьей – все это вполне живописно.

– К тому же это подлинник, – добавил я. – Каковы бы ни были достоинства и недостатки полотна, оно никогда не разлучалось со своей ампирной рамой. Да тут и дата обозначена. Смотрите, внизу слева красные цифры: пятнадцать – четыре – два; несомненно, они означают пятнадцатое апреля тысяча восемьсот второго года.

– И впрямь! Но вы упомянули о каком-то совпадении, а я покуда не понимаю…

Я достал из угла подзорную трубу, укрепил ее на треножнике и через отворенное окно навел на комнатку в доме напротив, которая была видна, поскольку окно в ней также было отворено. Затем я пригласил Люпена взглянуть.

Он наклонился. Лучи солнца, падавшие в это время дня наискось, освещали простую мебель красного дерева, большую кровать и детскую кроватку с кретоновыми занавесками.

– А, – внезапно проговорил Люпен, – такая же картина!

– Точь-в-точь такая же, – подтвердил я. – И дата совпадает. Вам видно, там обозначена дата красной краской? Пятнадцать – четыре – два.

– Да, вижу… А кто живет в этой комнате?

– Одна дама… Вернее, не дама, а работница: ей приходится зарабатывать шитьем на хлеб себе и своему ребенку.

– Как ее зовут?

– Луиза д'Эрнемон. Я навел справки: она доводится правнучкой откупщику, окончившему жизнь на гильотине во времена террора.

– В тот же день, что Андре Шенье, – подхватил Люпен. – Судя по воспоминаниям современников, этот Эрнемон был богач. – Он поднял голову от подзорной трубы и добавил: – Любопытная история… А почему вы рассказали ее мне именно сегодня?

– Потому что сегодня пятнадцатое апреля.

– Так что же?

– Вчера я узнал из болтовни привратницы, что день пятнадцатое апреля играет важную роль в жизни Луизы д'Эрнемон.

– Быть не может!

– Обычно

она все дни проводит в трудах, шьет, убирает в двух своих комнатках, готовит завтрак к возвращению дочки из муниципальной школы… Но пятнадцатого апреля, вопреки обыкновению, она вместе с дочкой уходит из дому около десяти утра, а возвращается к вечеру. Каждый год, в любую погоду. Согласитесь, есть нечто странное в этой дате, которую я обнаружил на старой картине, если знаешь, что тою же датой помечена другая такая же картина, и вдобавок та же дата побуждает правнучку откупщика д'Эрнемона к ежегодным отлучкам.

– Нечто странное? Вы правы, – задумчиво протянул Люпен. – И никто не знает, куда ходит эта женщина?

– Никто. Она никому не рассказывает. Впрочем, она вообще не болтлива.

– Вы уверены, что в своем рассказе не отклонились от истины?

– Совершенно уверен. Да вот вам и подтверждение.

Дверь, ведущая в комнату швеи, растворилась; девочка лет семи-восьми вошла и остановилась у окна. За ней показалась высокая, еще красивая дама с добрым и печальным лицом. Мать и дочь были готовы; обе одеты просто, но видно было, что мать постаралась придать своему наряду некоторое изящество.

– Видите, – прошептал я, – они уходят.

Действительно, дама взяла дочку за руку, и они вышли из комнаты.

Люпен схватился за шляпу.

– Идете со мной?

Меня одолевало такое любопытство, что я и не подумал отказаться. Мы спустились вместе с Люпеном.

Выйдя на улицу, мы заметили, что моя соседка входит в булочную. Она купила два небольших хлебца, положила их в корзину, которую несла дочь; похоже было, что в этой корзинке уже лежат съестные припасы. Потом они пошли в сторону Больших бульваров и добрались по ним до площади Звезды. Авеню Клебер привела их в Пасси.

Люпен шагал молча, погруженный в раздумье; я радовался, что мне удалось его заинтересовать. Время от времени он ронял какую-нибудь реплику, позволявшую проследить за ходом его размышлений, и я убеждался, что он так же далек от решения загадки, как и я.

Тем временем Луиза д'Эрнемон свернула налево, на улицу Ренуара, старинную тихую улочку, где жили Франклин и Бальзак; старые дома и укромные садики придают ей нечто провинциальное. Она расположена на холме, у подножия которого течет Сена, и переулочки сбегают прямо к реке.

На один из таких переулков, узкий, извилистый и пустынный, вышла моя соседка. Первый дом по правую руку был обращен фасадом на улицу Ренуара, далее тянулась замшелая стена, необычайно высокая, укрепленная контрфорсами и утыканная сверху бутылочным стеклом.

Посредине в ней была прорублена низкая дверь в форме арки; перед этой дверью Луиза д'Эрнемон остановилась и отворила ее ключом, который показался нам огромным.

– Во всяком случае, – сказал мне Люпен, – скрывать ей нечего: она ни разу не оглянулась по сторонам.