Шрифт:
Катерина Ракитина
Навь
Кар-на... Надтреснутый колокол
догоревший костер в лугах
псы ярились, рвались со сворок
и надрывно пели рога
след петлял, уводил в болота
кровь пятнила клюквою след
Нету слаще в мире охоты,
если жертвою человек!..
Ветер дернул корзно. В туманы,
в самое сердце трясин
они коней понукали
среди волглых осин.
Серебряными подковами
с княжьим
сминали вышивку:
золото
на голубом.
Глупая оленюшка
тать
зря ты вздумала
убегать
всяк, кто с нами ватажиться
смел
лег под частым дождичком
стрел
воротись
пади на колени
целуй князю стремя
Конь над тропой расстелился
палым кленовым листом
рябиновой гроздью брошен
в лицо закат
Ночь протечет, и мы уйдем.
Нас не вернут назад.
Летописной княжне хвала.
Мы расплатились
за гордый ее ответ.
Но есть ли кто на земле,
чтобы помнила нас
по именам,
чтобы хотел узнать,
жили мы или нет?!..
Журавленок с подбитым крылом
зайчонок в поле пустом
когда гончие вцепились
и молча идут
по следу.
Ладо, прости Рогнеду.
Тревожно пах подтаявший снег кровью и пеплом.
Глазами мертвых глядел рассвет, а мы ослепли.
Была Полота белой от тел, от крови красной.
Мы принимали смерть от мечей, как жгучее счастье.
Была Полота белой от тел, от крови красной,
и воронье, на трупы слетев, устроило праздник.
Буквиц бурая киноварь давно затерта,
а для живых тогда время пришло
завидовать мертвым.
Мы уходили в расколотый лед, не позвав на помощь,
и на земле никто не живет, чтобы нас помнить.
Только плюнула полынья
черной водою
и на прощанье качнулась звезда
над головою.
Осень.
Охряная заметь просек.
Неба пролом
мазнула туча крылом.
Зыбкая гладь трясины.
Звезды - будущий иней.
Конский череп - луна
выпил сердце до дна.
Вязнут в грязи копыта.
Я завтра
проснусь убитой
плясать
под серым дождем
и слушать забытый гром...
Вершники летели - да встали.
И, тетивы натянув, не спустили.
Догоняли меня - не догнали,
убивали меня - не убили.
Вершник на коне да в броне
не зайчонок
по вереску да стрелолисту.
(Подумаешь, кровь течет
черная на серебристом!)
Следит болотное око,
глухо шумит осока,
березовый
лег в конце всех дорог.
Трясина... да звезда над ней...
Мне жальче ваших коней...
Болотная рысь
глядит золотыми глазами
Я - гляжу на нее
мне уже не уйти.
Но вереск встает
лиловой стеной
между нами,
в этот раз разделяя
наши пути.
Звоном
то ли тишина,
то ли тетива,
то ли горло сорвавший крик.
Я одна. Я теперь навсегда одна.
Приняла меня острова золотая трава,
а наутро приплыл на челне старик.
Заговоры-наговоры
паутинкой на веретено
меня убили
мне все равно
девочка-сосенка
смолою плачет
в окошке клубочек солнышка
одуванчик
Мора-Морана
уходи
моей донюшки не буди
лапы отсеку до локтей
ты не тронь кровинки моей
Заря-заряница, красна девица...
Вплетали красень осины
в серую пряжу дней
я искала мертвых друзей
а след их в тумане сгинул
Я спешу на их голоса
– Это в небе клин журавлиный...
Вот их кровь!
– ... в осенних лесах
рдяный пожар калины.
Месяц горбатый,
спрячь свои рожки!
Рану
зажму
ладошкой...
Виснет над окоемом
солнца иззубренный край
и осыпаются птицы
срезаны влет
Падают наши звезды
в навь, в навь
сыщется ли на свете
кто их подберет
Перекрестье дорог - рукоять меча
в головах рябины огонь
время пришло - и вам отвечать
за кровь, за слезы, за боль.
За то, что вы в предрассветный час,
таясь, как тати в ночи,
в озера наших уснувших глаз
вбивали ваши мечи.
Навие полочан побияху...
Ночь костлявою лапою в ставень скрипучий стучится
на стекле как в воде отражение детской руки
столько лет - и никто не посмел заглянуть в наши лица
Мы лишь шепот, касание, ветер у вашей щеки.
Мы - лишь шепот, касание, ветер, и кто нам хозяин?
Мы не знаем любви, мы не видим тревожащих снов.
Наши кони в пыли окраин
не
оставляют
следов.
Молоко и мед на чурьи могилы
они берегут и хлеб и очаг
а мы навьи, и нас забыли.
К чему же нас привечать?
Нас бояться надо, несущих горе.
(Город страхом захлестнут,
словно петлей)
и что ни день на вечерних зорях