По поводу новых изданий о расколе

Аристов Николай Яковлевич

Ихъ проповѣдь была направлена именно противъ тѣхъ злоупотребленiй, отъ которыхъ страдалъ въ то время русскiй человѣкъ и въ судѣ, и въ быту житейскомъ, и по части торговой. Народъ чувствовалъ, что слова раскольника дышатъ правдой: все, о чемъ онъ такъ горячо разсуждаетъ, крестьянину бросается въ глаза чуть не каждый день, – и онъ увлекался обѣщанiями спасти свою душу и избавиться отъ тягостей жизни. Вотъ почему ученiе раскольниковъ такъ широко обхватило русскiй народъ. Съ другой стороны, ихъ согласiя и общины были открыты для всѣхъ желающихъ и преслѣдуемыхъ закономъ; тамъ каждаго принимали какъ преслѣдуемаго антихристомъ, какъ несчастнаго страдальца. Въ общинахъ раскольниковъ находили прiютъ и бѣглый солдатъ, и растриженный попъ, и пьяница-монахъ, и колодникъ, ускользнувшiй изъ острога, и подъячiй, и бѣжавшiй крестьянинъ отъ рекрутчины. Какъ ни далеко отдѣлялись разныя согласiя другъ отъ друга пространствомъ, но они имѣли постоянныя сношенiя; одно общество посылало къ другому своихъ выборныхъ представителей, писало посланiя и увѣщанiя въ случаѣ нужды, сносилось съ заграничными раскольниками; изъ выборныхъ составлялись соборы, на которыхъ разсуждали о ученiи или нововведенiяхъ, о мѣрахъ противодѣйствiя напору силы и т. п. Одно общество предупреждало и извѣщало другое въ случаѣ опасности, сообщало новости, интересныя для братства. Въ критическихъ случаяхъ они дѣйствовали различными происками, имѣли самыхъ вѣрныхъ агентовъ въ Москвѣ и Петербургѣ и большiя связи, сыпали деньгами, гдѣ слѣдуетъ, изъ общественнаго капитала, который всегда былъ очень значителенъ: напримѣръ у рогожскаго кладбища онъ простирался до 12 мильоновъ. Неговоря о мелкихъ чиновникахъ, губернаторы и сильные мiра сего были въ ихъ рукахъ. И нужно удивляться практической мудрости и здравому смыслу этихъ

простыхъ русскихъ темныхъ людей, какъ они хорошо знали слабыя стороны и умѣли водить за носъ просвѣщенныхъ особъ, сразу отгадывая, какъ подъѣхать къ нимъ и сварить съ ними пиво. Они говорятъ о себѣ въ этомъ случаѣ, что нельзя же обойтись безъ столкновенiй съ властями, и мы дескать подражаемъ Никодиму – днемъ бываемъ въ жидовскомъ сонмищѣ, синедрiонѣ и въ синагогахъ съ фарисеями и книжниками, а ночью бесѣдуемъ съ учениками христовыми и съ самимъ Господомъ; такъ какъ за правду насидишься въ острогѣ, до конца разоришься по хозяйству и промысламъ, то беремъ иногда грѣхъ на душу – помалчиваемъ о правдѣ, и каемся въ этомъ въ общемъ собранiи вѣрныхъ. Когда же не удаются имъ попытки, то эти Никодимы смѣло возстаютъ противъ власти, открыто сопротивляются распоряженiямъ и твердо отстаиваютъ свои убѣжденiя, – и тутъ ужь не помогутъ никакiя увѣщанiя, угрозы и обѣщанiя. И чѣмъ больше употребляли противъ нихъ строгости, тѣмъ сильнѣе они отстаивали свои права.

Общины раскольническiя поставлены такъ, что и послѣднiй бѣднякъ имѣетъ въ ней голосъ; они руководствуются общимъ приговоромъ въ сомнительныхъ и судебныхъ дѣлахъ, а чаще всего чрезъ выборныхъ. Эти лица прiобрѣтаютъ свое нравственное влiянiе не протекцiей, авторитетомъ или родовымъ преимуществомъ, но личными качествами, подвигами, трудами и заслугами. Этимъ выборнымъ общество повинуется охотно и безпрекословно, не изъ страха и боязни наказанiй, но по убѣжденiю въ добросовѣстности ихъ дѣйствiй, въ безкорыстныхъ стремленiяхъ ради общественной пользы. Они руководятъ въ обществѣ судомъ и расправой, и ихъ приговоры никто не осмѣливается нарушить, и рѣдкiй раскольникъ прибѣгалъ къ правительственному суду: онъ хорошо зналъ его проволочки, его дороговизну и безжизненность. Раскольники имѣютъ такого рода правило: "аще кто пойдетъ подъ иновѣрный судъ о всякихъ мiрскихъ междорѣчiй, а христiанскiй судъ презирая, таковаго отъ христiанства отлучить." (Изв. о раск. Iоан., ч. 2, стр. 50). Часто собираются они мiромъ-соборомъ потолковать объ обстоятельствахъ, имѣющихъ влiянiе на ихъ самобытную жизнь, о торговыхъ и промышленыхъ предпрiятiяхъ, объ устройствѣ порядка въ общинѣ, о распространенiи старой вѣры и т. п. Они знаютъ, что умъ хорошо, а два лучше, и результатомъ этихъ общихъ сходокъ является какое-нибудь полезное заведенiе вродѣ училища или богадѣльни. Они всегда поддерживаютъ своихъ собратiй, помогаютъ въ случаѣ неудачи изъ общественной казны, а богатые даютъ капиталы для оборотовъ людямъ промышленымъ, крестьянамъ доставляютъ работу за отличную плату, и они трудятся добросовѣстно и усердно; хозяинъ кормитъ рабочихъ исправно, и самъ часто обѣдаетъ съ ними, разсуждая о дѣлѣ и выслушивая замѣчанiя мастеровыхъ. Подвергшагося суду и попавшагося чиновнику крестьянина-раскольника собратья не выдадутъ: они похлопочутъ за него, защитятъ и выкупятъ. Отъ этой общинной связи, между раскольниками почти вовсе нѣтъ бѣдняковъ, которыхъ такъ много между православными. О честности въ дѣлахъ между раскольниками и говорить нечего.

Браки въ раскольническихъ общинахъ совершаются по большой части по взаимному согласiю и съ благословенiя родителей. Всего замѣчательнѣе въ этомъ случаѣ то, что имѣя свободу бросить свою жену, рѣдкiй раскольникъ рѣшается на это, развѣ попадетъ жена неровня, или особеннаго рода неудача въ выборѣ заставляетъ его прибѣгать къ разводу. Нельзя также не обратить особеннаго вниманiя на то обстоятельство, что женщина у раскольниковъ имѣетъ большее значенiе и влiянiе, чѣмъ у православныхъ. Нерѣдко она руководитъ цѣлой общиной, справляетъ нѣкоторыя службы церковныя, занимается распространенiемъ раскола и обученiемъ дѣтей грамотѣ и развитiемъ въ нихъ убѣжденiй въ духѣ своей общины.

Вообще обученiе дѣтей грамотѣ и отчасти вѣрѣ предоставлено почти исключительно женщинамъ-мастерицамъ и скитницамъ, у которыхъ помѣщается или собирается часто цѣлая школа. Дѣтей обучаютъ пѣнiю, кромѣ грамоты, четкому полууставному письму, а дѣвочекъ сверхъ того рукодѣлью. У раскольниковъ есть школы живописи или иконописанiя, водятся также тайныя высшiя училища, въ которыхъ преподается вѣроученiе ихъ опытными наставниками; отсюда выходятъ ихъ народные учители. Грамотность и начитанность распространены между раскольниками несравненно сильнѣе, чѣмъ у православныхъ; женщины настолько же воспитываются, какъ и мужчины, а это дѣло не маловажное. Такъ какъ раскольники болѣе промышлены, трудолюбивы, трезвы, дѣятельны и выше по благосостоянiю чѣмъ православные, и по своему положенiю къ господствующему порядку принуждены обдумывать свои дѣйствiя, соображать средства, чтобъ вѣрнѣе достигнуть цѣли, – то поэтому они бойчѣе и несравненно развитѣе православныхъ, самостоятельнѣе и предпрiимчивѣе ихъ.

Несмотря на всѣ преслѣдованiя и стѣсненiя, раскольники дѣлали свои дѣла втихомолку, и всегда успѣшно устрояли благосостоянiе своей общины. Они завели свои типографiи, писали книги и разсылали по всей Россiи; доселѣ льютъ они мѣдныя иконы, такъ уважаемыя народомъ, имѣютъ лавки для продажи книгъ, лѣстовокъ, образовъ и другихъ необходимыхъ для раскольника принадлежностей. Въ скитахъ, общинахъ при часовняхъ и молельняхъ они образовали свои библiотеки, изъ которыхъ выдавали книги людямъ интересующимся чтенiемъ, руководили иногда въ выборѣ неопытныхъ и объясняли прочитанное любознательнымъ. Своеобразная литературная дѣятельность раскольниковъ развита въ немалыхъ размѣрахъ. Сила мысли и слова ихъ заключается въ глубокомъ убѣжденiи, въ искренней любви къ истинѣ и къ ближнимъ и въ народномъ ихъ выраженiи. Въ своихъ стихахъ они оплакиваютъ горькую долю "остальцевъ древняго благочестiя" и жалуются на недостатки жизни общества.

Потребность поэзiи не находила удовлетворенiя въ литературѣ нашей, и потому раскольники такъ пристрастны къ древней русской письменности, въ которой встрѣчается много поэтическихъ картинъ, особенно въ житiяхъ святыхъ и въ апокрифическихъ сочиненiяхъ. Въ жизни религiозной раскольникъ ищетъ удовлетворенiя естественной склонности къ догматизму, порядку и чувству красоты, чего немного было въ церквахъ православныхъ въ старые годы. Въ раскольническихъ молельняхъ и скитахъ простой русскiй человѣкъ находитъ пищу своей набожности, своему стремленiю къ изяществу: тамъ онъ видитъ строгiй порядокъ, ненарушаемый ни разговоромъ, ни смѣхомъ, тамъ все чисто и благообразно, читаютъ нараспѣвъ, поютъ въ духѣ русскаго народа – протяжно, заунывно, все исполняютъ по чину. Въ скитахъ къ простому мужику ласковы, доступны, никто его не толкаетъ, не бранитъ; тамъ напоятъ и накормятъ его, если онъ нуждается, дадутъ совѣтъ самый практическiй, походатайствуютъ за него предъ фабрикантомъ, капиталистомъ или чиновникомъ, въ комъ ему нужда. Во всякомъ случаѣ всегда примутъ участiе, утѣшатъ въ горѣ и разгонятъ лишнее сомнѣнiе. Обыкновенно нападаютъ на поповъ бѣглыхъ и выбранныхъ изъ среды ихъ самихъ; не думаемъ по крайней мѣрѣ, чтобы жизнь ихъ была слишкомъ позорна, потомучто такихъ раскольники скоро выпроваживаютъ отъ себя, а о злоупотребленiяхъ говорить не стоитъ большого труда: сами раскольники бѣжали отъ злоупотребленiй и не мирятся съ ними, ищутъ лучшаго. Все-таки они ввѣряютъ совѣсть свою человѣку сочувствующему имъ свободно, будетъ ли это ихъ братъ крестьянинъ, или бѣглый попъ, поступающiй въ ихъ общину. Самое дробленiе раскола на различныя секты, борьба и вражда между ними доказываетъ ихъ стремленiе къ усовершенствованiю, а не застой жизни. Они съ благоговѣнiемъ вспоминаютъ лица, пострадавшiя за ихъ убѣжденiя или съ успѣхомъ распространявшiя старую вѣру, считаютъ ихъ святыми и имена ихъ красными чернилами вносятъ въ святцы. У нихъ есть священныя мѣста, могилы, ключи и деревья, чтимыя ими по воспоминанiямъ событiй изъ исторiи раскола: къ нимъ ходятъ они на поклоненiе, берутъ песокъ, стружки и воду въ надеждѣ получить исцѣленiе отъ болѣзни.

Въ самыхъ домахъ раскольниковъ господствуетъ порядокъ, чистота и опрятность и доводятъ эти качества даже до крайности; домашняго скота они не держатъ въ избахъ, гдѣ живутъ, а если взойдетъ нечаянно собака, раскольники моютъ и даже скоблятъ мѣсто, гдѣ она пробѣжала, и окуриваютъ избу ладаномъ. Особенно стараются они о благообразiи и чистотѣ божницы, которая часто задергивается пеленой; а въ отдѣльной горницѣ около божницы часто развѣшаны лѣстовки, хранится кадильница, висятъ лампадки, столъ накрытъ скатертью. Одежду раскольникъ любитъ широкую и темнаго цвѣта, въ старомъ вкусѣ;

цвѣтныхъ платьевъ и особенно нѣмецкой одежды не тѣрпитъ: онъ говоритъ, что натуральные цвѣты оттого ныньче не имѣютъ соку и жизни прежней, что размножились цвѣты на шаляхъ и ситцахъ; поэтому и пчела стала мереть часто отъ недостатка пищи, и медà теперь невпримѣръ хуже прежнихъ. Одежда и борода для него священны: предки ихъ отстояли эту принадлежность нацiональности своею кровью, выплачивали за нее двойной окладъ и носили особое платье на посмѣшище, по приказанiю Петра. Всѣ мелкiе обычаи у раскольника проникнуты своеобразнымъ, самобытнымъ взглядомъ; по своей степенности и простотѣ жизни, все излишнее, всякую роскошь, которая противорѣчитъ духу народному, онъ считаетъ предосудительною слабостью; презираетъ всякую лесть, всякое униженiе предъ гордыми и сильными земли, гдѣ уничтожается свобода, самостоятельность и человѣческое достоинство, хотябы и мелочныя были ея выраженiя. Въ послѣднее время – говорятъ они – на каждомъ дворѣ будетъ стоять шипящiй змѣй, сирѣчь мѣдный самоваръ; "отъ чая, по ихъ словамъ, не бѣгаетъ только отчаянный", потомучто китяне листья чайной травы окропляютъ идоложертвенною водою и мѣняютъ на товары, чтобы осквернить души христiанскiя; а кто пьетъ кофей, тотъ на Христа строитъ ковъ. Короткое и узкое платье, всѣ женскiя модныя украшенiя, чепцы и шляпы они признаютъ образомъ бѣсовскимъ змѣинымъ. Шейные платки они считаютъ богопротивными: носить ихъ стали по приказу французскаго короля Карлуса, который заставилъ ходить народъ съ петлей на шеѣ въ наказанiе зато, что будтобы удавили его отца. Вотъ что говорится въ раскольнической рукописи, которую удалось намъ читать въ Симбирскѣ; она принадлежала крестьянину деревни Камышенки: "Якоже быша въ дни ноевы… Нынѣ подобнѣ тѣже самые дни прiидоша къ намъ, и надобно бы намъ походить по немало тѣснымъ путямъ, а о многостяжанiи и сладкой пищѣ, а наипаче о женахъ неподобало бы и подумать, но еще ктому, чтò и горѣе всего – не покорятися церкви, не стричь волосы и имѣть подъ ногами скрипъ. Сiе кажетъ насъ, что мы не въ истинной христовой вѣрѣ и не имѣемъ благодати св. Духа, чтобы согрѣлъ сердечную землю нашу, и отъ сего всяко бы были плоды, еже рече апостолъ: плодъ духовный есть любы… Но сего всего не имамы, но равно таже зима и мразове, что и у антихриста скрипитъ подъ ногама." (Изъ посланiя неизвѣстнаго). А касательно униженiя своего человѣческаго достоинства предъ сильными въ наружныхъ знакахъ вотъ какъ говоритъ таже рукопись: "Нынѣ мало видимъ таковыхъ, чтобы стояли предъ божественною иконою со страхомъ и трепетомъ и съ благоговѣнiемъ, якоже надлежитъ; но болѣе и весьма много видимъ предстоящихъ предъ тою иконою, иже имать въ себѣ двѣ власти, духовную и плотскую, и содержитъ въ себѣ гордаго орла и обладаетъ только тѣломъ, а не душею, и ту икону еще гдѣ чуть завидятъ или заслышатъ, то кидаются съ мѣста безъ памяти, готовы хотябы и на ножъ, и станутъ предъ нею со страхомъ и трепетомъ и благоговѣнiемъ многимъ и крайнимъ молчанiемъ, и опрятаютъ всѣ уды тѣла своего, и незнаютъ какъ и еще лучше стать…" Особенно не терпитъ онъ, когда изъ прихоти нарушаютъ посты или оскорбляютъ святыню храма: апостолъ предписалъ, говорятъ они, стоять въ церкви непокровенными главы, а нынѣшнiе никонiане покрываютъ главы париками, и такъ ходятъ въ церковь на молитву. Вообще часто слышатся вопросы: зачѣмъ раскольники обставляютъ такими фантастическими сказками свои мысли? Отчего привязываются къ самымъ безразличнымъ обрядовымъ мелочамъ? Эти вопросы чуть-чуть что не похожи на такого рода тоже вопросъ: зачѣмъ суздальскiя лубочныя картинки не рисуютъ на французскiй манеръ? – Да, для насъ странно это кажется; но если всмотрѣться попристальнѣе въ старую жизнь и въ степень развитiя раскольника, такъ удивляться-то много нечего. Прежде русскiй человѣкъ жилъ такъ-сказать цѣльно, имѣлъ нераздѣльный взглядъ и на вѣру, и на гражданственность, и на науку, въ одномъ созерцанiи онъ видѣлъ движущуюся предъ нимъ жизнь со всѣми ея разнообразными выраженiями, не зналъ нашихъ уродливыхъ схоластическихъ подраздѣленiй и дробленiй, – и для него такъ же была важна сугубая аллилуiя, какъ ношенiе иноземнаго платья, какъ введенiе паспорта и подушнаго оклада; однимъ словомъ – онъ видѣлъ произвольное стремленiе перестроить жизнь народную по сочиненной мѣркѣ, заковать въ заморскiя цѣпи и дорожилъ каждою мелочью, которая пришлась по душѣ предкамъ и завѣщана была ими какъ родное достоянiе и выраженiе жизни духа. На этихъ мелкихъ проявленiяхъ жизни онъ только и могъ объяснить чего онъ хочетъ и чтò ему противно: до отвлеченностей онъ отроду не охотникъ. Съ неразвитымъ разсудкомъ, непонимая связи причинъ и слѣдствiй, онъ поневолѣ долженъ былъ прибѣгать къ фантазiи, облекать готовыми образами и алегорiями свои мысли. И онъ вѣрнѣе и скорѣе достигалъ своей цѣли, чѣмъ всѣ противники раскола, дѣйствовавшiе на него сплеча тяжолыми силогизмами, составленными по всѣмъ правиламъ искуства, при помощи полицейскихъ убѣдительныхъ доказательствъ. Чѣмъ сильнѣе и разительнѣе могъ представить раскольникъ тягости и мученiя народа, какъ не изображенiемъ послѣдняго времени или сравненiемъ себя съ мучениками первенствующей церкви? Этому-то фантастическому воззрѣнiю и обязаны своимъ происхожденiемъ сочиненiя о происхожденiи табака, который представляется выросшимъ изъ тѣла блудницы, зарытой въ могилу вмѣстѣ съ собакой; о происхожденiи картофеля такое же; "сказанiе о хмѣльномъ питiи, отъ чего суть уставися горелое вино душепагубное", которое курить научилъ людей бѣсъ.

Въ такомъ же духѣ и характерѣ недавно издана брошюрка г. Кожанчиковымъ; въ ней заключается "Повѣсть о новгородскомъ бѣломъ клобукѣ", извѣстная изъ актовъ и Памятниковъ словесности, разсылаемыхъ въ видѣ приложенiя къ Русскому Слову", и "Сказанiе о хранительномъ былiи мерзкомъ зелiи, еже есть табацѣ". Здѣсь между прочимъ расказывается, какъ ангелъ явился одному епископу и заповѣдалъ сказать людямъ, чтобъ они отстали отъ богопротивнаго зелья табачной травы: на лицѣ ихъ недостоитъ крестнаго знаменiя воображати, "не повелѣ Господь ниже тѣлесъ ихъ съ вѣрными погребати, ниже близъ святыя церкве, ни молитвы святыя творити надъ ними, ни пѣнiя, ни службы, ни приношенiя за ихъ взимати, яко они Богу врази, а дiаволу тѣ друзи въ животѣхъ своихъ". Потомъ св. Богородица явилась на Красной горѣ недужной дѣвицѣ Ѳеклѣ и между прочимъ сказала: "пiянства оставляли бъ, табакъ отнюдь не пилибъ: проклятъ бо есть отъ Бога и отъ св. отецъ; егда кто его испiетъ, въ то время земля дрогаетъ, Богородица вострепещетъ и небо колыхнется у божiя престола стоя". Въ этихъ сказанiяхъ является творческая народная фантазiя съ своими обычными мотивами: въ древней русской письменности чрезвычайно много подобныхъ расказовъ о явленiяхъ святыхъ людямъ въ случаѣ общественныхъ несчастiй, съ нравоучительными заказами. Нѣтъ ничего легче какъ смѣяться надъ этими повѣстями и сказанiями, какъ и дѣлаютъ многiе; но трудновато понять и объяснить ихъ, почему они въ такой формѣ вылились изъ духа народнаго, какую мысль кроютъ они подъ своимъ фантастическимъ костюмомъ…

И на раскольническiя сочиненiя смотрѣли, да обскуранты и теперь смотрятъ, какъ на складочное мѣсто всякаго рода нелѣпостей, какъ недавно доказалъ блистательно своей громадной книгой Александръ Б. Но оставимъ мертвыхъ погребать мертвецамъ, не будемъ тревожить старый хламъ, не побезпокоимъ господъ, которые придирались въ раскольническихъ сочиненiяхъ къ однимъ несообразностямъ и мелочамъ. Что съ нихъ спрашивать, когда вся ихъ жизнь была ничтожество и мелочь? Перейдемъ лучше къ явленiямъ утѣшительнымъ въ дѣлѣ раскола, на который обратили въ послѣднее время серьозное вниманiе, чего онъ давно стòитъ. Недавно кто-то выразился, что вопросъ о расколѣ сталъ моднымъ. Это неправда: скорѣе нужно видѣть въ немъ одинъ изъ насущныхъ вопросовъ времени, до котораго добрались самымъ послѣдовательнымъ, логическимъ путемъ. Явленiе такой важности и такое запутанное нельзя сразу рѣшить; намъ извѣстно, что нѣкоторые изъ ученыхъ готовятъ статьи по этому предмету; мы съ своей стороны высказали только соображенiя по поводу новыхъ изданiй о расколѣ и станемъ высказывать ихъ при разборѣ самыхъ книгъ. Да не заподозритъ насъ читатель въ излишнемъ пристрастiи къ расколу: мы знаемъ его недостатки и нелѣпости, но ихъ такъ давно и мрачно изображали, что теперь всѣмъ надоѣло повторенiе.

Предъ нами лежитъ небольшая книжка г. Максимова: "Расказы изъ исторiи старообрядства, переданные по раскольничьимъ рукописямъ. Изд. Д. Е. Кожанчикова." Она служитъ отличнымъ руководствомъ, какъ можно изъ раскольническихъ сочиненiй добывать матерьялы для исторiи и для уясненiя взгляда на появленiе и жизнь раскола. Г. Максимовъ смотритъ прямо и безпристрастно на сочиненiя раскольниковъ, касается и недостатковъ ихъ; но при чтенiи его расказовъ вы почувствуете не отвращенiе къ своимъ собратьямъ, но любовь и участiе, и если мелькнетъ улыбка на вашихъ устахъ, то отъ наивности и простоты воззрѣнiя или отъ оригинальныхъ оборотовъ и выраженiй авторовъ раскольническихъ сочиненiй. Очевидно, г. Максимовъ назначалъ свои расказы для всякаго образованнаго читателя, а не для спецiалистовъ, которые давно знакомы съ подлинными сочиненiями. Онъ пополняетъ недостатокъ знанiя внутренней жизни раскола, указывая, гдѣ нужно, на постороннiя свидѣтельства, и имѣетъ глубокiй взглядъ на явленiе раскола въ русской жизни. Онъ говоритъ въ предисловiи къ расказамъ: