по прозвищу Кобра III. Москва 1980
Шрифт:
А хмельная Оксана так и спит на чужом супружеском ложе в спальне хозяина… Молодая ещё, сон хороший. Время на часах 04–30 утра.
— О, здорово, Толян! Я что, опять плохо себя вел? — спокойно спрашивает доктора Федотова помятый, но абсолютно трезвый хозяин, разматывая бинты и легко соскакивая с кушетки, — Это ты меня сюда вчера приволок? Отхуюченного и бинтами прикрученного… хорошая рифма получилась, а-ха-ха! Вот, наверное, картина была, смех…
Растерянный доктор Федотов смотрит на хозяина выпученными глазами и молчит. Опытный врач, профессионально уверенный в себе, он не раз реанимировал умирающих людей самыми различными
Он, советский врач… давал клятву Гиппократа… Но, почему же он среди этих? По звонку приезжает к хозяину-наркоману и его друзьям-алкашам домой, когда им плохо, а не лечит их, как положено, в клинике? И, даже, бывает, привозит им наркотики… Да, любит он их всех, вот, почему… Творцы же, великие люди… А уж хозяин…
На столе в большой комнате с вечера стоит початая бутылка водки. Федотов трясущимися руками наливает себе полстакана, выпивает водку… как воду, без закуски, и вопросительно смотрит на хозяина…
— Не-е, Толян… я не буду с утра… — хрипло говорит тот, — Попишу до обеда, накопилось… «Стих нашёл»! С раннего утра, знаешь, хорошо пишется…
И хозяин идёт в душ, потом, торопливо пьёт растворимый кофе с сигаретой на кухне и уходит в свой кабинет. Работать! А доктор Федотов падает на диван и засыпает… без всяких чувств и мыслей.
В десятом часу утра просыпается похмельная Оксана и сразу же начинает хозяйничать. Прибирает следы пьянки. Заносит в кабинет хозяина свежие бутерброды и горячий кофе, но там не задерживается. Знает, хозяина нельзя отвлекать, когда он пишет… Обзванивает вчерашних собутыльников — близких друзей хозяина — мол, всё в порядке, дома, пишет. Приезжают — Янклович, Вадим Туманов, Боровский, Коган… приходит сосед Нисанов, приносит хороший коньяк. И вчерашняя, было, совсем угасшая пьянка разгорается с новой силою. Ничего особенного… друзья, просто, сидят на кухне, выпивают, закусывают, разговаривают, рисуют в альбоме, читают стихи, смеются. Сигаретный дым стоит коромыслом…
Вот, только хозяина квартиры с ними нет. Через несколько часов он, задумчивый, выходит из своего кабинета, обнимается с друзьями, курит со всеми, пьёт кофе, и виновато улыбаясь, оправдывается:
— Вы уж сегодня без меня, ладно?! Вечером «Гамлет»… Любимов убьёт, если я опять приду не в форме…Вот, довёл до ума с утра одну вещицу… три года руки не доходили, «Райские яблоки» называется… послушаете?
Я когда-то умру — мы когда-то всегда умираем,-
Как бы так угадать, чтоб не сам — чтобы в спину ножом:
Убиенных щадят, отпевают и балуют раем,-
Не скажу про живых, а покойников мы бережем.
В грязь ударю лицом, завалюсь покрасивее набок,
И ударит душа на ворованных клячах в галоп.
В дивных райских садах наберу бледно-розовых яблок.
Жаль, сады сторожат и стреляют без промаха в лоб.
Прискакали — гляжу — пред очами не райское что-то:
Неродящий
И среди ничего возвышались литые ворота,
И огромный этап тысяч пять на коленях сидел.
Как ржанет коренной! Я смирил его ласковым словом,
Да репьи из мочал еле выдрал и гриву заплел.
Седовласый старик что-то долго возился с засовом —
И кряхтел и ворчал, и не смог отворить — и ушел.
И огромный этап не издал ни единого стона,
Лишь на корточки вдруг с онемевших колен пересел.
Здесь малина, братва,- оглушило малиновым звоном!
Все вернулось на круг, и распятый над кругом висел.
И апостол-старик — он над стражей кричал-комиссарил —
Он позвал кой-кого, и затеяли вновь отворять…
Кто-то ржавым ключом, поднатужась, об рельсу ударил —
И как ринулись все в распрекрасную ту благодать!
Я узнал старика по слезам на щеках его дряблых:
Это Пётр-старик — он апостол, а я остолоп.
Вот и кущи-сады, в коих прорва мороженых яблок…
Но сады сторожат и стреляют без промаха в лоб.
Всем нам блага подай, да и много ли требовал я благ?!
Мне — чтоб были друзья, да жена — чтобы пала на гроб,
Ну, а я уж для них наворую бессемечных яблок…
Жаль, сады сторожат и стреляют без промаха в лоб.
В онемевших руках свечи плавились, как в канделябрах,
А тем временем я снова поднял лошадок в галоп.
Я набрал, я натряс этих самых бессемечных яблок —
И за это меня застрелили без промаха в лоб.
И погнал я коней прочь от мест этих гиблых и зяблых,
Кони — головы вверх, но и я закусил удила.
Вдоль обрыва с кнутом по-над пропастью пазуху яблок
Я тебе привезу — ты меня и из рая ждала!
Я тебе привезу — ты меня и из рая ждала!
На кухне — мёртвая тишина… А пьяненький доктор Анатолий Павлович Федотов роняет голову на кухонный стол. Он рыдает…