По прозвищу Викинг (Бежать с острова)
Шрифт:
Вадим хотел поднять руку в знак приветствия Деду, но не сумел. Боли не было, нет. Вот только силы утекали в пыльный асфальт, и он не мог ни шевельнуться, ни улыбнуться, ни сказать слова подбежавшему Олегу Петровичу. А еще он не слышал ничего – ни голоса Деда, широко разевающего рот, словно вытащенная на берег рыба, ни криков и шума от серой машины, ни воя сирен, ничего…
На Вадима неожиданно навалилось какое-то теплое чувство покоя и лени. Окружающие начали незаметно отдаляться, и только одна тревожная мысль, непонятное чувство стыда удерживало его на поверхности. «Что он не успел сделать? Ему же говорили, что это необходимо… Но кто это сказал?…
Неожиданно из глубины сознания всплыло: «Я не спас душу Надежды… Не успел… и погубил свою…»
Окружающее в глазах Вадима поплыло и стало меркнуть. Мир вокруг начал крениться, как-то странно закручиваться в спираль, и он провалился во мрак.
Сначала появилась боль – тупая и всеобъемлющая, потом – свет и монотонный голос, повторяющий одну и ту же фразу. Сквозь веки начала просачиваться серость, расцвеченная плавающими туманными кругами. Он попытался открыть глаза, но сил не было даже на это. Рядом с ним слышался глухой гомон голосов. Выделялся один, который громко, на грани крика, твердил и твердил:
– Вадька, держись!.. Вадька, держись!..
Он чувствовал, что его куда-то тащат, везут. Каждый толчок отзывался нестерпимой, на грани потери сознания, болью. Наконец Вадим смог немного разлепить веки. Тот же голос – а он начал узнавать его, – уговаривающий держаться, закричал еще громче:
– Стойте!
Толчки прекратились, и над ним склонилось лицо Деда в этой дурацкой старорежимной шляпе.
– Малыш, ты живой? Прошу тебя, продержись еще немного! Скоро будем в госпитале. Все будет хорошо! Ты что-то хочешь сказать?
Вадим, едва шевеля губами, попытался спросить Деда о чем-то важном, но слова превращались в отдельные невнятные звуки.
– П-а… ба-ф…
– Не надо говорить! Лучше молчи, береги силы.
Однако Вадим упрямо открывал рот, пока не получилось не очень связное, но узнаваемое:
– П-ан… ф-ил… о-в…?
Олег Петрович понял его.
– Да, это Панфилов. Не волнуйся, мы взяли его.
Вадим закрыл глаза. Боль стала потихоньку стихать и сворачиваться в клубок. Сознание еще несколько секунд жило, однако свет, пробивающийся через веки, начал постепенно меркнуть, уплывать, пока темнота окончательно не поглотила его…
Глава 9. Билет в один конец
Белый матовый потолок над головой приводил его в состояние крайнего раздражения. К потолоку, собственно, особых претензий не было – хорошо оштукатуренный, затертый и тщательно покрытый водоэмульсионкой, он выглядел вполне прилично. Раздражало совсем другое: разбитое состояние полуинвалида и полное отсутствие информации «с воли».
С первым еще можно было мириться. Как-никак четыре пули вытащили из него в госпитале Святого Августина. Он сейчас находился в положении, близком к бревну, но чувствовал себя более живым, чем мертвым. Однако то, что этому бревну устроили полную спячку в больничной берлоге, бесило. Нет, его навещали отдельские ребята, ободряли, вдохновляли, но о том, что волновало, они просто ничего не знали. Ввести в курс дела мог только Олег Петрович, а он находился где-то в командировке. Это было удивительно, так как за все время работы Вадима в отделе тот отлучался со своего рабочего места считаное количество раз – и то на сутки, максимум двое.
После покушения он видел Деда только однажды в госпитале в Сьерра-Марино через день или два – счет времени он тогда потерял. Накачанный лекарствами, под капельницей, мало
– Ну что, выкарабкался, разбойник? А я, грешным делом, думал, что не довезем тебя до операционного стола. Кровь хлестала, как из хорошего брандспойта. Ты лежи спокойно и молчи. Доктора категорически запретили тебе разговаривать. Меня пускать не хотели – еле пробился.
Вадим представил, какие потери понес личный состав госпиталя от «брусиловского прорыва» Деда, и улыбка тронула его губы.
– Молчи, молчи… Я знаю, о чем хочешь меня спросить. Этого негодяя Панфилова мы взяли. Именно он здесь, в Сьерра-Марино, заварил всю кашу с Осколовыми. Для каких целей это было сделано, знаю, но пока сказать не имею права – дело еще не закончено. Единственное, что могу сообщить, – тебя подставили самым наипаскуднейшим образом. Я приехал сюда вытаскивать тебя из этого дерьма, да малость опоздал, ты уж прости. И Сережка из посольства тоже чуть-чуть не успел, поздно его ввели в курс дела. Кстати, неплохой парнишка, у соседей служит в спецподразделении «АТ». Профессионал – волкодав, каких поискать. До тебя, конечно, недотянет, но где-то рядом ходит. Отсиживается здесь после тяжелого ранения и контузии – на курорте, значит.
Вадим удивился. Почему-то он не мог даже подумать, что пугливый с виду Сергей Сергеевич его коллега. Он считал его выходцем из «серых» аналитиков или средних функционеров от конторы. Приятная неожиданность!
– То, что ты смог выбраться, – счастливая случайность. Панфилов шел на безусловную ликвидацию и сделал бы это без всякого сомнения, добил тебя, а возможно, и ушел бы, если бы не мотоциклист, простреливший колеса его машины. Мы опоздали, а рокер подоспел вовремя. Правда, он сразу скрылся с места происшествия, и мы до сих пор ломаем голову, кто бы это мог быть и почему он влез в это дело. Вот тут у меня записка. Ее охране госпиталя подбросили. Что-то мне кажется, именно с мотоциклистом эту цидулю можно связать.
Олег Петрович водрузил на переносицу очки и, запинаясь, прочел текст записки, написанной на испанском языке:
«Амиго! Старался помочь, но не совсем получилось. Ты уж прости старого койота, нерасторопным стал. Выздоравливай побыстрее. Д.»
– Что это за «Д» такой? – поверх очков воззрился Дед на раненого. – Друг, что ли? Так это по-русски «Д» – друг, а по-испански непонятно что может означать. Если помочь хотел, наверное, все-таки друг.
Вадим прикрыл глаза. Записка Домингоса лишь подтверждала его догадку, основанную на словах мулата тогда в машине, когда он просил поберечься. Видимо, просчитал он Пашу и решил подстраховать Вадима. Откуда еще мог добыть оружие и взрывчатку в Сьерра-Марино Панфилов – только через Домингоса. Вот и подсуетился он, грехи отмаливая, приставил к нему своего парня-мотоциклиста. Получается, что Домингос спас его, и причем не в первый раз.
Олег Петрович махнул рукой:
– Друг, значит, друг. Если это его работа, молодец. Нам он не нужен, а ты захочешь – поблагодаришь. Меня уже тянут от тебя, заканчиваю беседу. Я сегодня улетаю. Врачи сказали, что кризис миновал и ты хоть и не очень скоро, но на ноги встанешь. Я переговорил кое с кем, порешал вопросы. Через пару-тройку деньков сюда завернет аэроплан и захватит тебя. Здесь делать больше нечего, долечишься в Москве. Остальные подробности дела узнаешь там. Сейчас еще рано, да и здоровье тебе не позволяет всего знать… Пока, до встречи!