По путевке комсомольской
Шрифт:
Голенков охотно обучал меня командным навыкам, доверял даже руководство боевыми действиями подразделений на отдельных участках полка, когда обстановка осложнялась или становилась напряженной. Эта учеба потом себя оправдала полностью.
Адъютант командира полка Губин тоже был беспартийный и тоже выходец из офицерской среды. По внешнему облику - рослый, крепкого телосложения, совсем беловолосый, с крупными выцветшими бровями и с приплюснутым носом молодец лет около двадцати пяти. По характеру своему он был очень предприимчивым человеком, о которых говорят: «Этот нигде не пропадет».
Февральскую революцию он встретил
* * *
Но вернемся в июнь 1919 года, в первый день моего пребывания в 199-м полку.
Когда Голенков вошел в штаб, все вызванные им командиры были уже на месте. Настроение командира полка было несколько приподнятое, и чувствовалось, что он уже окончательно сбросил с себя усталость тяжелого дня отступления. Поздоровавшись со всеми отрывистым, едва заметным кивком и приветственным жестом руки, Голенков представил меня.
– Товарищи, вы, наверное, уже познакомились, но я еще раз хочу представить: вот наш новый комиссар. Прошу любить и жаловать. К тому же он наш, медведицкий. [81] - И, обратившись непосредственно ко мне, комполка продолжил: - Вы прибыли к нам очень вовремя. Надо приводить все в порядок - да и обратно на Дон. Отступать дальше некуда. Народ у нас хороший, боевой, закаленный, и ваших казаков много. А вы из какой станицы?
Голенков говорил со мной, как с коренным станичником, и, видимо, считал, что имеет дело с самым настоящим казаком. Я решил не скрывать, что «казак» я только по стечению обстоятельств, и полушутливо ответил:
– Как только нашью себе лампасы, обязательно буду говорить, что я из станицы Малодельской, а пока что владимирский комсомолец, или, как у вас говорится, казак из Рязанской губернии.
– Все расхохотались, чувствовалось, что ответ мой пришелся по душе.
– По мобилизации ЦК комсомола я работал членом ревкома в Малодельской, с малодельцами и отступал, а вот теперь попал к вам.
Стоявший рядом со мной командир конной разведки Масленников, с которым я уже успел познакомиться и о многом поговорить, сказал:
– Товарищ Голенков, час назад часть малодельцев и березовцев прибыла ко мне пополнением. Они кое-что рассказали и о боевых делах нашего комиссара. Лампасы можно нашивать без опаски.
– Уже прибыли? А сколько?
– заинтересовался Голенков.
– Пока тридцать один человек. У них там безлошадных много. Будут лошади, целый полчишко сколотить можно. Прибывшие докладывают, что сегодня и остальные к нам присоединятся.
Вот так просто, без всяких торжественных церемоний, 29 июня 1919 года я был
Мне в определенном отношении сразу же повезло. Вызов в штаб командиров подразделений, постановка перед каждым боевой задачи да и доклады с мест позволили мне, как говорится, в один заход войти в курс боевой обстановки по крайней мере в масштабе нашей бригады и познакомиться сразу со всем командным составом. Голенков очень подробно расспрашивал о численности подразделений по состоянию на 29 июня, о количестве убывших людей, о потерях конного состава, вооружения [82] и материальной части за все время отступления, о настроениях и жалобах красноармейцев. Сведения, тщательно записываемые адъютантом, должны были этой же ночью отправиться донесением комбригу. И признаюсь, самое большое впечатление из всего выслушанного произвела на меня фактическая численность боевого состава полка. Она представлялась мне величиной не в одну тысячу человек, в действительности же, пока не поступило пополнение, оказалась равной немногим более трехсот штыков и полсотни сабель. Кстати, у соседних полков количество людей было еще меньшим. Таким образом сказалось отступление.
Небольшой численный состав полка, с одной стороны, огорчал меня, с другой - придавал уверенности, что с поставленными передо мной должностными задачами, я могу вполне справиться, И еще задолго до того, как товарищи начали расходиться, я сговорился с Масленниковым ехать вместе на ночь, в его подразделение. Это устраивало меня во многих отношениях. Конница располагалась по соседству со штабом и выполняла пока роль личного резерва командира полка. Я же, не теряя дорогого времени, реально начинал непосредственное знакомство с бойцами. Кроме того, Масленников обещал выделить мне и хорошего ординарца, будущего моего боевого спутника и друга, который поможет и в уходе за конем.
Голенков отнесся к моей поездке в отряд Масленникова благожелательно. Он только очень сожалел, что за текущими делами не успел как следует поговорить со мной лично, чтобы хотя бы коротко узнать мою биографию и рассказать об истории полка, его командирах и общем состоянии дел на текущий день - после большого отступления.
Итак, совсем поздно вечером мне удалось все же побывать среди красноармейцев. За недолгую дорогу Масленников успел рассказать кое-что о боевой жизни своей команды, о ее людях и, главное, об особенностях целевого использования отряда разведки, которое было здесь совершенно другим по сравнению с полками стрелковых дивизий на других фронтах.
Наша 23- я дивизия была сформирована на базе отряда Миронова и других казачьих партизанских групп, действовавших на Дону в восемнадцатом году, Хотя она и значилась стрелковой, преимущественно казачий состав ее всегда толкал командование полков -конечно, не без [83] молчаливого согласия командования бригады и дивизии, - в обход существовавших штатов, увеличивать у себя количество конницы. Если бы было достаточно лошадей, можно не сомневаться, что Голенков не замедлил бы довести боевой состав своей так называемой конной разведки до половинной численности всего полка. Я уже говорил, что командир видел в ней не узко разведывательную тактическую единицу, а прежде всего свою ударную конную группу, с которой он бросался в атаку на противника, особенно когда полку угрожала большая опасность.