По пути Ясона
Шрифт:
Бедняге «Арго» крепко досталось за три месяца экспедиции. Оба рулевых весла сломались повторно — одно во время борьбы с отмелями Риони, второе на обратном пути через Черное море. Та же участь постигла и несколько гребных весел, уключины тоже были повреждены, а парусина заплесневела настолько, что мы отваживались ставить парус лишь при легком бризе. Подобно своей команде, галера изрядно утомилась и пообтрепалась. Подбитой уткой мы пересекли фарватер и приблизились к берегу. Следовало оформить необходимые документы, а также подыскать бухточку, в которой можно было оставить «Арго».
Лишь один человек знал, что мы возвращаемся: я послал телеграмму своему давнему турецкому приятелю. Потому, когда прозвучал гудок, я сразу понял — это он, Иргун. Мгновение спустя он уже помогал обвязать причальный конец вокруг кнехта на пристани.
—
А я, восхищенный радушием грузин, уже начал забывать, как нас принимали в Турции!
Аргонавты четыре дня провели в Стамбуле, завершая экспедицию: разгрузили галеру, упаковали сувениры, приготовили «Арго» к зимовке. Я отнюдь не собирался бросать корабль на произвол судьбы, ведь его плавания еще не закончились! Пройдя по пути Ясона и аргонавтов, следующей весной я намеревался повторить маршрут Одиссея, возвращавшегося из-под Трои, — следуя, разумеется, гомеровской «Одиссее».
Далан Бедреттин, мэр Стамбула, заявил, что «Арго» будет считаться почетным гостем города. Он распорядился, чтобы галеру вытащили на берег и поставили на зимовку в лодочном парке напротив Бебека, там, где мы столь отчаянно сражались с коварными течениями Босфора. Там я и попрощался с «Арго», нос которого едва выглядывал из-под брезента. Аргонавты один за другим уезжали и улетали домой. Впрочем, по домам торопились не все. Питер Моран и Джон Иган решили провести несколько недель в Греции и лишь потом вернуться в Ирландию. Марк Ричардс и Тим Редмен уволокли огромный деревянный сундук с сувенирами: они ехали поездом через Болгарию, а в Англии Тима ожидала свадьба. Два наши врача, Ник и Адам, предвкушали возвращение к медицине. Джонатан Клоук и Питер Уоррен пока не определились с планами. Кормак рассчитывал половить рыбу у берегов Ирландии. Расставаться было чертовски жаль, но Питер Уоррен на прощание пообещал устроить нам встречу на Новый год.
Пришел и мой черед уезжать. Я сказал своим турецким друзьям, что обязательно прилечу зимой — проведать «Арго». Возможно, Каан согласится отправиться со мной по следам Улисса? Конечно, уверили меня; более того, Хусну, один из турецких гребцов-волонтеров, уже интересовался, когда я расконсервирую «Арго». Он и некоторые другие хотели бы пойти с нами в следующее плавание.
На будущий год, мысленно поклялся я самому себе, я постараюсь привести «Арго» на Спецу, к Вассилису. Что ж, вещи собраны, пора в путь. Турецкие друзья пришли проводить меня всем семейством. Мне вспомнилось расставание с Вани и слезы в глазах грузинских добровольцев. Быть может, в следующем году они смогут присоединиться к нам — я-то наверняка их приглашу.
Я уселся на заднее сиденье автомобиля, который должен был отвезти меня в аэропорт. Едва машина тронулась, раздался громкий плеск. Я подскочил на сиденье и резко обернулся. У крыльца стояла женщина, работавшая у моих друзей. Она только что выплеснула вслед автомобилю целое ведро воды. Это старинный турецкий обычай; так поступают, чтобы гость непременно вернулся. И я знал, что приложу к тому все силы.
ПРИЛОЖЕНИЕ
«Родословная» легенды
В «Одиссее» Гомер упоминает о «славном повсюду Арго», который ускользнул от Блуждающих скал, «от царя возвращаясь Эета». А в «Илиаде» он называет Эвнея, сына Ясона и царицы Гипсипилы с Лемноса. Поскольку Гомер — наш древнейший источник по греческой мифологии, мы должны признать, что легенда об аргонавтах восходит к его эпохе и далее (насколько далее, предположить невозможно); вполне очевидно, что слушателям Гомера была известна по крайней мере история о «женском бунте» на Лемносе, равно как и о походе в страну царя Эета и о существовании самого «Арго».
Младший современник Гомера, беотийский поэт Гесиод, живший в конце VIII столетия до нашей эры, был вполне
В следующем столетии элегический поэт Мимнерм назвал золотое руно целью похода Ясона, а поэт из Коринфа Эвмел утверждал, что Ясон после возвращения из Колхиды приплыл в Коринф, а не в Иолк. В более поздних античных текстах содержится еще больше сведений о походе аргонавтов, причем зачастую они противоречат друг другу. Симонид (VI век до н. э.) говорит о прохождении Сталкивающихся скал, но считает, что руно было не золотым, а пурпурным. Век спустя отмечен всплеск интереса к легенде — история Ясона становится излюбленной темой поэтов и драматургов. Эсхил написал не менее шести пьес об аргонавтах; до наших дней, увы, сохранились лишь названия — «Финей», «Женщины с Лемноса», «Гипсипила» и «Кабирии». Софоклу принадлежат пьесы «Афамант» (отец Фрикса), «Фрике», «Колхидяне», «Финей», пьеса о сражении с Амиком и три пьесы о событиях во время обратного пути аргонавтов. Не менее восьми трагических поэтов обращались к этой легенде, но сохранилась — и оказала существенное влияние на современное восприятие — лишь еврипидовская «Медея». Для ранних историков и географов было невозможно, рассуждая о Черном море, не вспомнить «Арго»; кроме того, их сочинения пестрят названиями местностей и племен, увиденных аргонавтами. Самый знаменитый из древних историков, Геродот, выдвигает любопытное утверждение, что у берегов Пелопоннеса «Арго» был подхвачен штормом и отнесен к берегам Ливии.
Иными словами, к тому времени, когда Аполлоний Родосский приступил к написанию своей поэмы, легенда уже вполне сложилась. Мы не знаем, какими источниками пользовался Аполлоний, однако сцена «Аргонавтики» с нападением у Медвежьей горы весьма схожа с той сценой «Одиссеи», где на Одиссея и его спутников нападают лестригоны. Вполне возможно, что Аполлоний располагал иными, ныне утраченными сочинениями Гомера, поскольку географ Страбон говорит, что Гомер писал «о местах вокруг Пропонтиды и Евксинского Понта вплоть до Колхиды, цели похода Ясона».
Легенда продолжала привлекать внимание и после появления «Арогонавтики». В 40 году до нашей эры Диодор Сицилийский сделал прозаическое переложение поэмы, примечательное прежде всего своей приземленностью: так, Диодор полагал, что золотой баран — это голова барана на носу корабля, который увез Фрикса и Геллу, каковая позднее упала за борт и утонула в Дарданеллах. В I и II веках нашей эры к легенде обращались Аполлодор и Валерий Флакк, а столетие спустя появилась орфическая «Аргонавтика», посвященная в основном приключениям и испытаниям великого певца Орфея.
С древнейших времен многих интересовало, насколько наша легенда правдива. Страбон считал ее заслуживающей доверия: предание об аргонавтах, писал он, доказывает, что наши предки совершали более длительные путешествия, по морю и по суше, нежели их потомки. Именно Страбон предположил, что колхидская техника добычи золота при помощи шкур может иметь отношение к возникновению легенды о золотом руне. С течением времени, впрочем, легенда обросла самыми фантастическими комментариями: золотое руно превратилось, по произволу комментаторов, в пергамент, изукрашенный золотыми буквицами, и даже в алхимический текст, содержащий инструкции по превращению свинца в золото. В XIX столетии «мифологическая школа» заявила, что руно символизирует солнце — или дождевую тучу, как кому нравится; если принимать солнечную гипотезу (царь Эет — сын бога солнца), то баран становится закатным солнцем, возвращающимся на восток, а Медея — алой зарей, одновременно утренней и вечерней. Если же принять гипотезу тучи, то руно — «исподнее» грозовой тучи; в Греции летом облака обычно идут на восток, в сторону Колхиды, а весной и осенью движутся в обратном направлении. Весьма важно, подчеркивали сторонники этой гипотезы, что многие аргонавты ведут свой род от нимф, речных богов и самого бога вод Посейдона. Еще выдвигалась такая теория, что золотое руно символизирует спелые колосья черноморского побережья, которые колышутся на ветру, или что это образ бурливого моря, позолоченного солнечными лучами.