По следам бездомных Аонид : Вторая тетрадь стихов

Новосадов Борис Христианович

«Мы на земле глухи и близоруки…»

Мы на земле глухи и близоруки, Сокрытые во тьме своей тщеты, И погруженные в томительные муки Творенья искупительной мечты. И исчезают многие бесследно Из капища державных Аонид, Но кто-нибудь беспомощный и бледный В столетиях грядущих прогремит. Приемлет он причастье тайн чудесных И созидаться станет чрез сие Из смерда малодушного — кудесник, Из жизни суетной — святое житие. 1937

«Чудак

уже нигде не милый…»

Чудак уже нигде не милый, Я прозябаю как-нибудь, И только думою унылой Дано мне юность помянуть. И, вольным странником кочуя По чуждым весям, я пою, Но если я душой почую, Что сковывают песнь мою, Меня кручина на смерть ранит И лира тихо отзвенит, И с нею в сон последний канет Бездомный данник Аонид. 1937

«Да, грешен я, но нет святых на свете…»

Да, грешен я, но нет святых на свете, И только человек, познавший стыд и страх, Достоин жить и в памяти столетий, И в думах ближнего, и в книгах, и в стихах. Нельзя не внять волнению земному, Нельзя не гибнуть в недрах суеты, Нельзя не знать, что нет для дерзких дома, Нельзя не рвать запретные цветы. И надо жить без лавр и без оваций, И слушаться лишь самого себя, И падать надо, надо разбиваться, И ненавидя мир сей, и любя. И надо сознавать, что неизбежно Постигнет нас забвенье, наконец, И лишь искусству посвящать прилежно Горение встревоженных сердец. 1937

«Нет для дерзающих свободы…»

Нет для дерзающих свободы Ни при царе, ни при вожде И одинаковы везде Мещанствующие народы. Всегда и в каждом мирном стане, Внушая черни злобный страх, Живут в восторженных сердцах Неотразимые мечтанья. И есть бессмертие лишь в этом Немолчном зове бытия: Ценою крови честь сия, Дана пророкам и поэтам. 1936

«Молчать, не замышляя мести…»

Молчать, не замышляя мести, Своей гордыни не щадя, Не славя ни хулой, ни лестью Деяний черни и вождя; Пускай их лица злы и жадны, Их пальцы сжаты в кулаки, Пускай волною беспощадной Нахлынут ихние полки… Молчать! Приять и срам, и муку, А сердце кроткое сберечь, Чтоб сыну передать иль внуку Меч Духа — праведную речь. 1935

«В пятом году — рабочих…»

В пятом году — рабочих, В семнадцатом — юнкеров… Нет, мы не злее прочих — Всякая льется кровь. Гибли,

шутя, матросы, И сдержанно умирал, Расстрелянный так просто Правитель и адмирал. Мы — те, на устах которых Проклятья, а не привет, Но скажет седой историк: Достойней эпохи нет! 1935

«Пускай нет правды на земле…»

Пускай нет правды на земле И нет ни вечности, ни счастья — Нам тем и горше и милей Волнений жизненных причастье. Слагаем гимны мы весне, И женщин трепетных ласкаем, И улыбаемся во сне, И спорим за вином и чаем. А если властная тоска Скует наш дух печальной скукой И мы поймем, что смерть близка И что она — со всем разлука, Вздохнем и погрузимся в грусть. И нас восхитит умиленье, И мы запомним наизусть Порывы горнего томленья. Пускай конечно бытие И не узреть нам будет рая, Прелестна жизнь и лишь ее Благословим мы умирая. 1936

«В дерзаньи я презрел земное счастье…»

В дерзаньи я презрел земное счастье И горделивой мыслию пленен, Что мы ни в силах человечьей властью Остановить движения времен, И не достичь нам полного покоя, И не познать нам точного числа, И мы не справимся наверное с тоскою — Но все равно не бросим ремесла Искателей волнения пустого, Глашатаев напраснейшей мечты, Той, за которую лишь мы готовы Приять и жизнь и иго нищеты. 1937

«Мы, может быть, последние на свете…»

Мы, может быть, последние на свете Скорбящие от лишнего ума, И после нас на несколько столетий Закроют сумасшедшие дома. И толпища с тоскою незнакомых Начнут вкушать земную благодать, Когда колонии червей и насекомых Останки наши будут доедать. Но кто-нибудь, прельстившись ветхим кладом, Найдет полуистлевшую тетрадь, И мы отравим вопрошанья ядом Дотоле жизнерадостную рать. 1937

«Блаженны те, что вовремя созрели…»

Блаженны те, что вовремя созрели, Чьи вовремя надежды отцвели, А мы, еще не знающие цели, Блуждающие в море корабли. Морщинятся с годами наши лица, Но тем сильней мы веруем в мечту И все труднее нам остепениться И погрузиться духом в суету. Все чаще мы страдаем тихим гневом И, кажется, уже нам суждено Ласкаться только к легкодумным девам И пить со скуки горькое вино. 1937