По следам большой смерти
Шрифт:
Артур уже понимал, что их ничем не остановить. Он пытался выйти на связь, но встретил такой отпор, словно с размаху налетел на резиновую стену. Разум Клинка столкнулся не с короткими извилинами жвачных, а с монолитной бессознательной силой, излучаемой лесом. В обычных условиях, за пределами Зеленой столицы, любой начинающий Клинок уложил бы всю эту свору за пять секунд, еще заставил бы поднять на рога своих же хозяев…
Быки взяли с места в карьер, от их копыт фонтанами взметнулись вода и цементная крошка, под стенами вокзала словно зарокотал гром. Первым со скоростью экспресса,
– Наверх!
– проорал Рубенс, спуская курки сразу двух револьверов.
– Все наверх, берегись!
Сыны подхватили Савву и рысью припустили по перрону. Две стрелы воткнулись в кольчуги солдат, не причинив вреда. Чингисы бросили лошадей и открыли ответный огонь. Каменный топор, вращаясь, летел прямо в затылок Ираклию.
Коваль сам не ожидал от себя такой прыти. Одним прыжком он вспорхнул на платформу и отбил летящий топор в сторону прикладом помповика.
Карапуз как раз заводил по лестнице коня, оставив пулемет внизу, возле прогнившего киоска прессы. Теперь он бросил вожжи и, матерясь, катился вниз.
Один из дикарей направил своего быка прямо на платформу. Коваль успел четырежды дернуть за цевье "ремингтона", прежде чем пятнистый голштинец взлетел по бревнам, но пули не остановили взбешенного зверя. В быке было не меньше тонны веса; сходни под его копытами треснули, но выдержали. Гора мускулов ворвалась на перрон, раскидывая ящики с бесценной вакциной. Наездник выстрелил из лука вслед убегающим колдунам. Савве и парням оставалось не больше десятка метров до лестницы, но становилось очевидно, что лесовики будут преследовать их и там.
С противоположной стороны станции с ревом приближались сразу четыре белоголовых симментальца. Ближайший поддел рогами тяжелую повозку, и она взлетела на воздух, словно была сделана из картона. Чингисы и женщины-Озерницы взобрались на противоположный перрон.
Дикари метнули топоры, кто-то из солдат схватился за грудь. Карапуз наконец добрался до своего пулемета и открыл огонь. Он один оставался внизу; стоял, широко расставив ноги, стрелял и вопил так, что заглушал крики врагов.
– Митя, беги!!
Рубенс опустошил два барабана, стреляя в следующего быка, направлявшегося к пологой дорожке трапа, и тоже влез на платформу. Его усилия увенчались успехом: зверь издох на бегу, напоследок врезавшись в недоразгруженную телегу. Оба наездника вылетели из седла и шлепнулись под копыта встречной лавины. Телега опрокинулась набок, ящики посыпались в лужу.
Бык на перроне почти догнал Озерников. Но в последний момент они шмыгнули в нишу между будкой станционного кассира и трейлером с эмблемой микояновского комбината. Сопящий танк по инерции промчался мимо, взлетел по лестнице и пропорол рогами несчастного коня, брошенного Карапузом.
В воздухе засвистела новая партия томагавков. Пару штук Артур поймал в полете; чингисы так делать не умели, но сообразили, что следует постоянно перемещаться. Они метались взад-вперед по платформе, уклоняясь от вертящихся
Коваль вскарабкался на крышу ларя с выцветшей эмблемой "Пепси" и закричал Озерникам, чтобы те не вздумали вылезать из своего укрытия. Савва что-то хрипло выкрикнул в ответ, но слова потонули в треске пулеметных очередей. Карапуз изрешетил трех симментальцев вместе с наездниками еще до того, как они достигли повозок, но тут у него кончились патроны. Бравый майор успел плюхнуться в грязь и закатиться под бетонный козырек перрона.
Две живые волны столкнулись, раскрошив в щепки фургоны и покалечив двух оставшихся внизу лошадей. Чингисы стреляли, не переставая, эхо выстрелов многократно дробилось и возвращалось несмолкающей канонадой. Коваль, экономя патроны, метал в наездников ножи. Он даже не успевал проследить, сколько лесовиков уничтожено. Шесть или семь фургонов встали на попа, перевернулись, сбившись в единую кучу.
А из тоннеля, как выпущенные из пушки ядра, мчались еще четыре пятнистых чудовища.
"Вот дьявол! Бесплатная реклама была бы для "Петмола"!… И неужели этот проклятый Дед ничего не может сделать? А еще колдун называется!" - ворчал президент, перезаряжая ружье. Ножи давно закончились, да и не планировал он вести в Зеленой боевые действия.
Непосредственной опасности для себя Коваль не видел, но ущерб имуществу был нанесен огромный.
Упала с разбитой головой одна из колдуний, затем рядом с ней охнул и осел гвардеец. В глазу у него торчала стрела. Рубенс замешкался, перезаряжая револьвер. Кто-то из солдат потянул губернатора в сторону, но не успел вывести из опасного места. Ревущий симменталец поддел рогами днище фургона и, тряся головой, толкал его перед собой. Оглобли уперлись в землю, а тяжелый каркас перевернулся прямо на платформу, накрыв губернатора.
На рельсах творилось что-то невообразимое. Визжали полураздавленные лесняки, исходила пеной кобыла: у нее были сломаны обе передние ноги, и кости торчали наружу. Быки без седоков, не в силах успокоиться, скакали на обломках повозок, превращая в щепу уцелевшие борта и днища. Карапуз орал из-под бетонного козырька, чтобы ему скинули еще патронов, но никто не знал, куда подевался мешок с пулеметными лентами.
Артур поймал еще две выпущенные кем-то стрелы и только теперь разобрал невнятное квохтанье Озерника.
– Нельзя убивать!..
– повторял Савва.
– Не стреляйте, не гневите Зеленую!
Колдун даже высунулся из своей ниши, но его мигом загнал назад заскучавший бык. Голштинец лишился обоих седоков, столкнул на железнодорожные пути растерзанную лошадь и как раз искал, с кем бы схлестнуться. Из боков его ручьями текла кровь, бык качался и не стал добрее.
"Вот и не стреляй!
– злорадно подумал Коваль.
– Этому бизону теперь будешь объяснять про перемирие. Поглядим, как ты оттуда выберешься…"