По следам дикого зубра
Шрифт:
Порывшись в папках, он протянул мне список из десяти фамилий.
— Добровольные егеря. Половина из них служила еще в старой Охоте. Согласились работать в заповеднике. Тропы еще не стали?
— Кожевников собирается проверять. Я хочу поехать к Телеусову, договоримся, когда можно в обход.
— Буду попутчиком до Хамышков. Проберусь на Гузерипль. Если дорога позволит. Посчитаем зубров. Ну, и оленей высмотрим, туров и все прочее. Волки меня беспокоят, развелось более чем достаточно. И браконьеры. Поползут теперь. Если уже не опередили нас.
О бандах
Оставив коня у Шапошникова, я пошел навестить своих друзей.
Кухаревичи жили на втором этаже двухэтажного дома у самого парка. Весь нижний этаж служил помещением для бойцов охраны. Я подумал о Сурене: вдруг удастся его увидеть? Может, что знает о Задорове?
Дверь открыла Катя, радостно ахнула.
— Гость ко двору! Здравствуй и проходи. Мы сидим за чаем.
Саша вышел в прихожую. Мы обнялись. Не отпуская меня, он подтолкнул в комнату. За столом сидел Сурен.
— Вот тебе и начальник зубров, — произнес Саша. — Ему тоже надо знать… Повтори, дорогой, все, что сказал нам.
Я взял из рук Кати чашку с чаем, посмотрел на блестящий медный самовар, такой уютный со своими медалями, с тихим шумом. Сурен согнулся и, засунув ладони меж колен, значительно посмотрел на меня.
— Вот какая ситуация. Мы только что навалились на станицу Ильскую и окрестные горы. По сообщениям разведки, именно там находился штаб улагаевского партизанского полка, как они себя называют. Был очень упорный бой. Белые сунулись на юг, однако дорогу на Архиповку заранее перекрыли. Тогда они отступили к станице Крепостной и пошли в обход Горячего Ключа. Там их встретили огнем. Прошли через железную дорогу южнее Хадыженской, по пути разгромили ревком и рассеялись в горах вдоль реки Пшехи. Отходят к востоку отдельными отрядами. Много коней. Есть пулемет. Словом, достаточно организованное войско. Куда отходят? Вот тут мнения разделяются. Могут осесть по аулам и станицам, исчезнуть на время, пока наши не отойдут. Могут пройти между Главным и Скалистым хребтами далеко на восток, чтобы соединиться с отрядами Шкуро, Козликина и Хвостикова уже на Зеленчуках и восточнее. Знатоки горных троп у них отыщутся.
И выжидающе посмотрел на меня долгим, задумчивым взглядом.
— Значит, район Гузерипля, Киша и Умпырь — зона их продвижения? Никак не минуют.
— Вот именно. Это я и хотел сказать. А вы собрались ехать к волку в пасть.
— А вы? — Теперь я смотрел на него с ожиданием.
— Мы завтра выступаем в Даховскую. Одна сотня из Лабинска попробует оседлать Большую Лабу и пробиться в Преградную. Там тоже сборище бело-зеленых. Но что такое одна сотня! Бело-зеленым совсем не трудно, просочиться сквозь такое реденькое заграждение.
— Как я понимаю, война в самом заповеднике? Вокруг нас?
— Слушай, Андрей, — сказал вдруг Саша. — Почему бы Дануте с Мишанькой не пересидеть у нас это тревожное время?
— Неужели в Псебае им опасно?
— А ты как думаешь? Вспомни Чебурнова.
Я вспомнил. И пощечины,
— Хорошо, она приедет. Через неделю. Мы успеем посадить огород, кукурузу, привезем старое сено с лугов. Я ведь отсюда собрался было в горы!
— А поедешь домой, — твердо сказала Катя, — и привезешь жену и сына сюда. Тогда — в горы или куда там… Тебе ясно?
— Да, Катя. Еду домой. Скажу Шапошникову, чтобы и он не торопился в Гузерипль.
Теперь мне было не до чая. Уже прощаясь, я спросил Сурена:
— Наш Борис Задоров… Никаких известий?
— Из тифозного корпуса армавирской больницы его выписали. И вместе с другими выздоравливающими отправили в Пятигорск. Там формировались части на фронт. Похоже, ушел и он.
И виновато посмотрел на меня.
Бурный водоворот событий, в которых человек — песчинка, затянул нашего Бориса. Надежда на его скорое возвращение не оправдалась.
От Кухаревичей я отправился к Шапошникову.
Христофор Георгиевич мрачно выслушал меня. Сел и задумался.
— Быть по сему, — заявил он. — Гузерипль отпадает. А вот Умпырь… Я поеду с тобой. Наше главное стадо на Умпыре. Собираемся. И скорее в Псебай! Там решим, как действовать дальше.
К концу второго дня мы были в Псебае.
Кожевников слонялся по нашему двору. Винтовка его стояла у входа в сарай.
— Вчерась Семку Чебурнова видели здеся, — сказал он, прежде чем поздороваться. — И чужих людей в лесу. Дело опасное, Андрей.
Мы с Шапошниковым переглянулись.
— Я поночую у вас, — еще сказал Василий Васильевич.
Данута уже два дня не выходила на улицу. Выглядела она необычайно собранно. Но взгляд выдавал и ее растерянность. Уж очень грозные события! Боялась за сына, за всех нас.
Отец решительно позвал меня в спальню. Мама устало привалилась к подушке. Лицо ее тревожно подергивалось.
— Тебе, Дануте и внуку надо немедленно уезжать отсюда, — сказал отец и посмотрел на маму.
— Да, Андрюша. Сегодня, прямо вот сейчас, — быстро проговорила она. — Этот ненавистник что-то готовит против вас. Их много. И откуда только взялись на нашу голову!
— А вы? Как оставить вас?
— Нас не тронут. Кому мы нужны?
— Но огород, хозяйство? Я хотел помочь, а уж потом…
— Положись на нас, сынок. Пройдет гроза, и мы потихонечку… Да и вы скоро вернетесь. А нет, так соседи помогут. Уезжайте, ради бога! Так неспокойно на душе. Ну что ты смотришь на меня! — Отец вдруг прикрикнул: — Василий Васильевич сам предложил, он больше знает. Час на сборы! Все! Разговор окончен!
Никогда не прощу себе, что дался на уговор, что не увез за собой всех! Понимаю, в тот день родительский приказ оказался спасительным для Дануты, сына, может быть, и для меня. Но все, что произошло дальше… Никогда не забудется!