По следу упие
Шрифт:
— Он бы еще с оркестром в хлев заявился. Дренышул гитарой, Астра подойник опрокинула. Турнула я твоего Леонида со двора.
— Турнула…
— Случилось что?
— Пассажир перед самым отлетом объявился. По реке пришел. На берестянке-самоделке. Сказал: смердит, мол, у Радужного. У водопада, в скалах.
— Что смердит?
— А может, «кто»? — Степан Евдокимович склонил голову набок, как бы желая получше разглядеть, какое впечатление произвел вопрос на жену участкового.
— Так уж и «кто»… Зверь в обвал попал. Чего только не может случиться в этих Чертовых скалах!
Немолодой уже, краснолицый начальник «аэропорта», с мешочками под глазами, как у всех истых любителей пива, достал папиросу и долго, старательно разминал ее.
— Мое дело сказать. Фамилия его Крутов. Вроде геолог. Рыжий такой. Торопился он.
Около Антонины Александровны и Степана Евдокимовича, стоявших у клуба, задержалось несколько жителей. Прислушались к разговору, переглянулись. Один вмешался.
— Да не столько пассажир торопился, сколько Степа был занят. С летчиками ругался.
— Брось, — махнул рукой Степан Евдокимович.
— Чего уж там — брось. Пива тебе обещанного не привезли, вот ты и ругался. А на геолога тот рыжий не похож. В комбинезоне и без кепки. Скорее пожарник-десантник.
Антонина Александровна разволновалась. Неопределенность, неясность, намеки сильнее всего действуют на воображение. А тут еще Степа явно наплевательски отнесся к важному делу. Так уж всегда — одно к одному.
— Степан Евдокимович, толком расскажи! — взмолилась Антонина Александровна.
— Да все я рассказал… — пожал тот плечами. — Говорит Крутов этот смердит, мол, у Радужного. А что, почему — не знает. Торопился… Ну, хоть Леонида спросите. Он рядом стоял.
Будь Самсон Иванович дома, все было бы просто: он сам бы находился на «аэродроме» и решил бы, как поступить. А Протопопов и инспектор угрозыска из райотдела появятся в Спасе лишь дней через десять. Может быть, у Радужного ничего и не случилось — так, пустяки: зверь попал в каменную осыпь. А может, что и серьезное. Тут еще таинственней то ли геолог, то ли пожарник-десантник… Вдруг и «засмердило» у Радужного после того, как он там побывал? И торопился он, чтоб скрыться? Или видел что-то, а сообщить не захотел: чего, мол, мне не в свое дело вмешиваться?
«Вероятно, Леонид подробнее расскажет», — подумала Антонина Александровна.
Но Леонид в клубе не появился. Идти же в дом к своей бывшей подруге, Дуне Дзюбе, Протопопова не захотела. И не пошла бы, даже если появилась еще большая надобность. Так уж складываются порой отношения между подругами.
Фильм Антонина Александровна видела и не видела. Не до того было. Ждала окончания, чтоб поговорить с председателем сельсовета: больно уж странное дело. Илья Ильич был, кстати, и начальником штаба народной дружины. И еще Протопопова надеялась, что на танцах после кино появится Леонид.
Илья Ильич по своей привычке сначала больше гмыкал да вытирал платком лысину, нежели отвечал. Потом принял соломоново решение.
— Подождем до утра. Вдруг кто из тайги придет?
— Кому прийти-то? Не время, — возразила Антонина Александровна.
— «Не время»… Корневщики месяца не будет, как ушли…
Кородеры тоже. А те, кто пантачил, вернулись.
Возвратившись домой, Антонина Александровна поужинала без вкуса и аппетита. Потом прокрутилась всю ночь с боку на бок, чего с ней никогда не бывало.
Засыпая, решила наконец, что чуть свет, едва выгонит корову, пойдет к Илье Ильичу. Но поутру он пришел сам.
— Гм… Гм… — Откашлявшись то ли от смущения, то ли после первой папиросы, Илья Ильич сказал: — Не спал… Оно таки очень странно. Съездить надо… Дней за пять обернемся.
Полдня ушло на сборы.
Поехали втроем: сам Илья Ильич, Степан Евдокимович и Леонид Дзюба.
Сын старика Дзюбы приехал со стройки, где он шоферил, в отпуск. Тайга парня не манила: наломаешься больше, чем за баранкой. Красивый, чубатый и кареглазый, Леонид пропадал на реке, охотился неподалеку по перу, отдыхал в свое удовольствие. Старый Дзюба держал сына в строгости; но в последний год что-то случилось, после чего Петро Тарасович не возражал, когда сын, как он говорил, дармоедничал.
Прежде чем согласиться, Леонид долго отказывался. Как заметил Илья Ильич, его аж в пот бросило, что придется, может быть, иметь дело с уголовщиной. Но и отказаться Леонид — в отпуске все же. Степана Евдокимовича тоже уломали с трудом. Но экспедиции нужен был радист.
Чтобы скорее добраться до водопада Радужного и вернуться обратно, решили идти на моторке и по ночам.
Река Солнечная, если глянуть на карту, гигантской подковой огибала горный кряж. В том месте, где она прорывалась сквозь солки, и образовался водопад.
Илья Ильич со спутниками добрались до Радужного к концу третьих суток. Ведь шли против течения и без отдыха, даже отсыпались в моторке. Отсюда легкие баты, оморочки или берестянки тащили на себе и спускали в реку уже выше водопада. Но они подниматься по Солнечной не собирались.
Выпрыгнув из лодки первым, Степан Евдокимович долго и тщательно чалился. Илья Ильич гмыкал — первый раз ему доводилось вот так, без Самсона Ивановича, выходить в тайгу на проверку «сигнала». Беспокойство Антонины Александровны, молчаливость Леонида во время пути, мрачность Степана Евдокимовича, твердившего, что погнали его зря и что тот рыжий — геолог ли, пожарник ли — балбес и выдумщиц, настраивали Илью Ильича на тревожный лад.
Наконец они сошли на низкий травянистый берег.
— Тут устроимся, — сам не зная толком почему, сказал Илья Ильич.
С ним молча согласились.
От узкой поймы вверх к скалам, через чернолесье, вела узкая извилистая тропа — волок. Трава и кустарник выглядели нетронутыми, свежими. Лишь приглядевшись, можно было увидеть, что густая розоватая, и белая кипень метелок крупного иван-чая и леспедеция попримята, поломана.
Говорливо трепетали по-августовски звонкие кроны осин, шумели березы, мерцали под ветром листья кленов, а в вершинах лип кое-где светились первые желтые пряди, очень яркие, среди остальной темной зелени. Шуму леса вторил низкий, густой, немолчный гул водопада, доносившийся издалека.