По старой доброй Англии. От Лондона до Ньюкасла
Шрифт:
— Едет на Кингс-Кросс и опаздывает на целых шесть минут! — возмущается он. — Клянусь моими шатунами…
— Ну, уж ты-то с твоими шатунами никогда не бывал на Кингс-Кросс, — мягко осаживает глубокий бас.
Все молчат, не возражают. Никто не смеет оспаривать мнение уважаемого «Пасифика»!
Никто, за исключением старого обшарпанного состава, который самым нахальным образом вмешивается в беседу небожителей.
— Пикш-пикш-пикш… Пикша-и-камбала… Пикша-и-камбала… Пикша-и-камбала! — сиплый, астматический гудок оглашает ночную тишину, когда неказистый поезд проезжает мимо депо № 4.
В город привезли рыбу из Халла!
Зеленые олимпийцы один за другим проходят поворотный круг и покидают
— Если хотите, чтоб все было хорошо, — скажет любой начальник станции, — то есть никаких аварий, расследований и прочих неприятностей, никогда не разлучайте машиниста с его локомотивом.
А еще в Йорке есть мертвая станция.
Сегодня к ее платформам не прибывают поезда, по мощеным дорожкам не проходят люди. Чтобы взглянуть на нее, достаточно взобраться на стену напротив действующего вокзала. Посмотрите вниз, и прямо позади безобразного мемориала сэра Эдвина Лютиенса вы увидите мертвую станцию, о которой я говорю. В прошлом, когда Йорк играл роль конечного пункта назначения, здесь кипела оживленная жизнь — это была главная железнодорожная станция города. По этим булыжникам прохаживался Чарльз Диккенс и другие знаменитые англичане. В викторианскую эпоху, если нашим предкам зачем-то требовалось попасть в Шотландию, то они поступали именно таким образом: доезжали на поезде до Йорка, а отсюда уже на экипажах отправлялись на север.
Движимый любопытством, я пришел на заброшенную станцию. Мне хотелось увидеть все собственными глазами. Здесь царили упадок и запустение. Маленький, непритязательный вокзал, на котором гуляли неизбежные сквозняки. Звук ветра живо напомнил мне шорох старомодных кринолинов. Я почти уверен, что в полночь на день рождения Джорджа Стефенсона на станции появляется призрачный поезд с шестифутовой дымовой трубой. Поблескивая пузатыми боками, он медленно вползает на платформу, и встречать его выходит целая толпа привидений.
Однако остальное время здесь ничего не происходит. Мертвый покой, который царит на старой станции, лишь изредка нарушает прилетевший издалека гудок скорого поезда, который уже через четыре часа будет в Лондоне.
Накануне своего отъезда из Йорка я разгадал самую главную тайну этого города (во всяком случае она интриговала меня больше всего).
Дело в том, что старый, средневековый Йорк в определенные моменты превращался в место нашествия милых, юных и очень современных девушек. Они всегда появлялись внезапно: только что их не было — и вдруг они запрудили все улицы. Мне никогда не удавалось проследить, каким образом это происходит. Просто в какой-то миг я осознавал, что девичья волна нахлынула — беспощадная и неотвратимая, как морской прилив.
Основным местом проведения парадов служит Кони-стрит, или Кроличья. Между прочим, улица эта не имеет никакого отношения к кроликам, а ее название является искаженным Конинг-стрит, то есть Королевской дорогой (или via regiaна латыни). Это главная торговая улица Йорка, и в обычное время она не представляет особого
Это работницы Йоркской шоколадной фабрики.
Попробуйте доехать до окраины города и выйти на конечной остановке трамвая. На вас обрушится такой густой одуряющий запах горячего шоколада, что немедленно сведет челюсти. Если кто и чувствует себя нормально в подобной обстановке, так это дети. Но даже эти маленькие сорванцы делаются задумчивыми и беспрестанно облизывают губы. По обеим сторонам от дороги тянутся огромные фабричные здания в окружении цветущих садов и площадок для отдыха. Это царство современной рациональной архитектуры с явным привкусом кубизма.
Обилие простора и зелени не может не радовать. Я вспоминаю одного моего знакомого из Шеффилда (неисправимого оптимиста), который доказывал, что именно так и будет выглядеть его родной город в далеком, неопределенном будущем.
Этот огромный производственный комбинат, где трудятся три тысячи мужчин и почти четыре тысячи женщин, является одной из достопримечательностей Йорка. Американцы обязательно приезжают сюда на экскурсию после знакомства с кафедральным собором. Всего же за год комбинат посещают свыше сорока тысяч туристов. Прямо с улицы вы попадаете в просторный холл, где вас радушно встречают служащие компании. После традиционных рукопожатий они ведут вас в своеобразный музей, где в старых банках из-под масла произрастают какао-бобы и ваниль.
Затем появляется очаровательная девушка в коричневой униформе, которая любезно приглашает на обзорную экскурсию. Итак, в ближайшие два часа вам предстоит собственными глазами увидеть, как делают шоколад.
Прежде всего вы оказываетесь в помещении с огромными воронками, куда засыпают древесные опилки. К сожалению, я запамятовал, сколько именно тонн опилок ежедневно поступает с лесопилки. Помню только, что идут они на растопку.
Следующий на очереди столярный цех, где производят тару для транспортировки уже готовой продукции. Здесь я осознал, что наш мир вполне заслужил наказание зубной болью, ибо потребление шоколада превосходит всякие разумные пределы! В этом цеху производят даже не сотни, а многие тысячи упаковочных клетей самых различных размеров и конфигураций. Тонкие фанерные ящики служат для доставки в пределах Англии; толстые деревянные — для дальних путешествий в такие места, как Брисбен, Торонто и даже Сьерра-Леоне (жителей которого трудно заподозрить в любви к шоколаду). Воистину, жизнь не перестает удивлять нас своими сюрпризами!
Далее моя провожатая в коричневом мундирчике повела меня по широким светлым коридорам, по стенам которых были развешаны горшки с роскошными папоротниками. Путь оказался неблизкий, мы прошли, наверное, несколько миль. Время от времени нас обгоняли люди на самодвижущихся тележках, девушки в белых халатах выпархивали из одних дверей и скрывались за другими. Здесь тоже гуляли различные запахи — от самых тяжелых, крупнокалиберных запахов кофе до легких, изысканных ароматов лимонного конфитюра. Просто поразительно, как работники комбината выдерживают столь массированную атаку на их обонятельные рецепторы! Наверное, за долгие годы работы у них выработался своеобразный иммунитет. Думается, если бы они — упаси Боже! — внезапно ослепли, то прекрасно смогли бы ориентироваться в этих бесконечных коридорах при помощи своего носа.