По стопам Господа

Айлс Грег

Годин объяснил мне на историческом примере, что убийство Филдинга было необходимо и целесообразно. Ни в чем не повинный Филдинг стал на пути великого дела – и его пришлось устранить.

По дороге в свой кабинет я вдруг заметил, что меня бьет дрожь. Никто не спросил о моем звонке в Белый дом. Никто не упомянул мой вчерашний визит к вдове Филдинга. Ни слова не было сказано о Рейчел Вайс. И три свободных дня дают мне бездну возможностей связаться с президентом. В принципе могу и лично слетать в Вашингтон. Что, черт возьми, все это значит?

На пороге своего кабинета

я остановился как вкопанный. Высокая жилистая блондинка с глазами цвета электрик и рифленым шрамом на левой щеке восседала в моем кресле и что-то читала на экране моего компьютера. Гели Бауэр собственной персоной! Если Эндрю Филдинга прикончил кто-то из здешних, то именно она.

– Привет, профессор, – сказала Гели Бауэр, криво улыбаясь. – У вас такой удивленный вид. А я-то думала, вы меня с нетерпением ждете.

Глава 11

Я молча стоял в дверном проеме своего кабинета. Буквально секунду назад я облегченно вздохнул и расслабился – и вот нате вам! Я был парализован страхом. То, что Гели Бауэр – женщина, никоим образом не успокаивало мой взбесившийся пульс. Как и все ее подчиненные, она была поджарая и крепкая, с хищным огоньком в глазах. От нее исходила спокойная уверенность в себе – как от альпиниста мирового класса, который запросто, без страховки, на одних пальцах может подняться по вертикальной скале. Легко представить, как она часами, ни о чем не думая, кроме правильной опоры для рук и ног, двигается вверх, вверх, вверх. А как оценить, насколько она умна, – на фоне гениев, которых собрал проект, кто не смотрится бледно! Но по предыдущим беседам я знал, что соображает она быстро. Ко всем ученым, за исключением горстки важнейших научных руководителей «Тринити», она относилась как к заключенным в тюрьме строгого режима. Я объяснял это тем, что она дочь облеченного огромной властью армейского генерала. Грубоватый Рави Нара называл ее "терминатор с сиськами"; лично я всегда считал ее терминатором с мозгами.

– Чем могу быть полезен? – произнес я наконец.

– Должна задать вам несколько рутинных вопросов, – сказала Гели Бауэр. – Ничего особенного.

Действительно ли это рутинный визит? За два года Гели Бауэр побывала в моем кабинете раз пять-шесть, не больше. Ее я видел преимущественно через стекло во время проверок на детекторе лжи, которым меня периодически подвергали.

– Годин только что дал нам три свободных дня. Может, отложим до моего возвращения?

– Боюсь, дело не терпит отлагательства.

У нее был легкий неопределенный акцент выпускницы европейской элитной частной школы.

– Вы же сказали, что ничего особенного.

В ответ только механическая улыбка.

– Присаживайтесь, профессор.

– Вы в моем кресле.

Гели и не подумала встать. Она упивалась возможностью хамить.

– Вы обычно не занимаетесь рутиной лично, – сказал я. – Чем обязан?..

– Смерть профессора Филдинга создала нестандартную ситуацию. Мы должны убедиться, что знаем максимально много о сопутствующих ей обстоятельствах.

– Профессор Филдинг скончался от

инсульта.

Она несколько секунд молча всматривалась в мое лицо. Шрам на ее левой щеке напоминал мне о тех, что я видел в госпиталях у ветеранов вьетнамской войны. Ветераны рассказывали, что осколки фосфорной гранаты прожигали себе путь глубоко под кожу и там гасли, но когда хирурги вскрывали рану, опять активизировались на воздухе – и калечили врачей. Гели Бауэр пострадала не иначе как от этого варварского оружия. Вообще-то женщину с подобным шрамом я бы только уважал: красавица с такой отметиной знает про жизнь больше своих благополучных сестер. Однако все прежние контакты с Гели наводили меня на мысль, что, пройдя через ад, она ничему, кроме ненависти, не научилась.

– Меня интересуют ваши отношения с профессором Филдингом.

Любопытно, что она никогда не прячется за бюрократическим «мы», "нас". Всегда «я», "меня". Ясно, что безопасность проекта «Тринити» она воспринимает как свое личное дело.

– Серьезно? – сказал я, словно для меня это большой сюрприз.

– Как вы охарактеризовали бы эти отношения?

– Он был моим другом.

– Вы встречались с ним и общались вне рабочих помещений проекта?

Ответив «да», я признаюсь в грубом нарушении правил безопасности, придерживаться которых я когда-то обязался своей подписью. Но Гели наверняка имеет в виду видеозапись наших с Филдингом встреч.

– Да, – сказал я.

– Это большое нарушение.

Я театрально закатил глаза.

– Подайте на меня в суд.

– Не ерничайте. Нам ничего не стоит посадить вас в тюрьму.

Ах ты черт! Но что мне остается, кроме как отшучиваться?

– Ну, если меня упрячут в кутузку, здешним тайнам точно ничего грозить не будет.

Гели что-то поправила в своих золотых волосах. Словно ястреб охорашивается.

– Профессор, ведя себя столь легкомысленно, вы можете потерять свое место.

– А-а, теперь дошло, зачем вы явились. Меня уволить.

Улыбка скользнула по губам Гели.

– Давайте не будем драматизировать ситуацию. Я просто пытаюсь побольше узнать о Филдинге.

– А зачем? Он мертв. Скончался. Его больше нет с нами.

– Что вы с ним обсуждали во внерабочее время?

– Футбол.

– Футбол?

– Да, Филдинг был заядлый болельщик. Фанат английской команды «Арсенал». Надоел мне этими разговорами до смерти, но общаться с ним мне нравилось.

– Вы скрываете правду.

– С чего вы взяли?

– Вы на пару с профессором Филдингом боролись за прекращение проекта.

– Неправильная формулировка. У меня были кое-какие этические возражения против одной из сторон проекта. У Филдинга были возражения другого порядка.

– Он хотел остановить работы над проектом!

– Лишь до тех пор, пока не будет выяснена причина неврологических побочных действий супертомографии.

– Он обсуждал эти побочные эффекты с кем-либо, кому доступ к информации «Тринити» не разрешен?

– Понятия не имею.

– Со своей женой, к примеру?

Я старался, чтобы ни один мускул на моем лице не выдал меня.