По стране литературии
Шрифт:
Витте действительно вернулся из дальних странствий: мир был подписан им в американском городе Портсмуте.
Но далее он не гуляет с приятелем в поле, как у Крылова:
С успехом подписав о мире параграфы,
Пожалован за то был в графы,
И, действуя затем умно, он очень быстро
Попал на пост премьер-министра.
Он
...истомленному неволей злой народу
Он даст и не одну свободу,
А целых пять..,
(подразумевались свобода слова, свобода личности, свобода собраний, свобода веры и свобода печати). Ему говорят:
Но если подлинно ваш план так прост,
То, видите ль, лежит к свободе мост.
Он свойство чудное имеет:
Лжец ни один по нем пройти не смеет:
До половины не пройдет,
Провалится и в воду упадет.
Витте, как и крыловский лжец, отклоняет совет;
Ведь можно и другим путем найти свободу...
Чем на мост нам идти, поищем лучше броду!
Фигурирует Витте и в переделке басни «Ларчик»: здесь он — незадачливый политик, который тщетно пытается решить стоящий перед ним вопрос, хотя, как известно, «ларчик просто открывался»:
Вот за вопрос принялся он,
Вертит его со всех сторон
И голову свою ломает,
Свободу то дает, то отнимает...
В переделке басни «Медведь у пчел» под видом медведя изображен дядя царя, генерал-адъютант и великий князь Алексей, чья грабительская политика в Маньчжурии немало способствовала началу русско-японской войны. У Крылова медведя избрали надсмотрщиком над ульями, а здесь некто Алешка был поставлен надсмотрщиком концессий на Ялу (река в Маньчжурии), несмотря на то что «к деньгам был падок» (у Крылова — «к меду») и, конечно, нажился на этом:
Наворовал Алешка денег много.
Узнали, подняли тревогу.
Какой у нас над вором суд?
Отставку Алексею будто далн
И приказали,
Чтоб уезжал на отдых старый плут
(у Крылова — «Чтоб зиму пролежал в берлоге»).
Решили, справили, скрепили,
А денег все ж не воротили,
(у Крылова — «меду»)
Алешка ухом не ведет,
С Россией скоро распрощался
И в заграницу
(у Крылова — «в берлогу»)
Бургунь-шампанское там пьет
Да у моря погоды ждет.
В переделках крыловских басен высмеивались и реакционные газеты. Так, Демьян угощает Фоку не ухой, а слушанием черносотенного «Нового времени», которое, по словам В. И. Ленина, «стало образцом продажных газет»:
— Соседушка, мой свет,
Пожалуйста, послушай!
— Сосед, оглох я совершенно!
— Нужды нет,
Еще статеечку прослушай!..
...Что за газета! Как черна,
Как будто грязью вся подернута она!
Потешь же, миленький дружочек!
Еще хоть строчечку! Да кланяйся, жена!
В перелицовке басни «Мартышка и очки» в роли Мартышки выступает «одна страна», а место очков занимает та куцая конституция, которую власти подсунули русскому народу в 1905 году:
Одна страна слаба уж очень стала,
А за границею слыхала,
Что это зло еще не так большой руки,
Лишь конституцию ей стоит завести.
Комиссий и проектов с дюжину достала,
Вертит законами и так, и сяк:
То влево, то направо их положит,
То даст понюхать, то сама погложет,
Но конституция не действует никак...
Крыловская мартышка, разуверившись в очках, хватила их о камень. В переделке же басни «одна страна» (подразумевается царское правительство) «в реакцию ударилась сильней».
Эти «обновленные» классические басни были помещены в 1906 году томским журналом «Осы» и подписаны «Ноль». Есть основания думать, что под этим псевдонимом скрывался В. А. Обручев, будущий географ, академик и автор романа «Плутония», а тогда еще малоизвестный геолог, выступавший в сибирской прессе с фельетонами и стихами.
В других пастишах действующие лица оставались прежними, но в их уста вкладывались совсем иные речи.
Я все пела бодро, смело:
«Гражданин, вперед иди!» — сообщает Стрекоза. А Муравей, умудренный опытом и хорошо знающий, что в России за такие песни сажают в тюрьму, откликается:
— Ты все пела? Это дело!
Так поди же, посиди!
В крыловской басне «Любопытный» один приятель рассказывает другому о посещении кунсткамеры. В переделке этой басни вместо кунсткамеры — Россия, которая тоже «чудес палата». Но рассказчик перечисляет не «бабочек, букашек, мушек, таракашек», а матерых реакционеров: