По ступеням «Божьего трона»
Шрифт:
На всем виденном нами участке Синин-хэ течет в чрезвычайно живописных берегах. То бурля в порогах, то перебрасывая свои волны через огромные валуны, река эта несется бурливым потоком, шириной до двадцати метров. Местами она еще шире разбрасывается, и тогда между ее рукавами вырастают красивые острова, поросшие ивой, тополем и березой. Такой же лес одевает и правый ее берег там, где дикие скалы хребта Ама-сургу упираются в ее русло. Наоборот, левый ее берег бесплоден. Дикий камень, то наступая крутыми стенами на реку, то отступая от нее, образует здесь в ином роде, но столь же живописную рамку долины. Бесплодие этих гор маскируется, впрочем, пашнями, которые расположены там, где представляется к тому хотя бы какая-нибудь возможность. Эти зеленые пятна на желтовато-красном фоне
Миновав Ю-фэй-хо (при устье речки Мо-гоу) и Чунь-чжи на левом ее берегу и Цза-цза-хо, Сэ-та-хо (при устье р. Хоу-га-ху), Ши-хо и Хэн-нин на правом и пройдя ее долиной 18 км, мы остановились против последнего селения, на берегу небольшого безымянного ручья, берущего начало в ключах. Здесь мы дневали.
Ручей течет на протяжении четырех километров, но ущелье тянется дальше и постепенно выводит на гребень горы Да-тунь-шань, имеющей здесь мягкие склоны и одетой преимущественно кипцом. Ниже появляются скалы, и растительность становится более разнообразной. В теневых местах на северных склонах боковых падей растут даже в обилии папоротники – Pteris aquilina L. и Polypodium vulgare L. и такие травы, как Primula sibirica var. genuina Trautv., Draba incana L., Pedicularis kansuensis Maxim., Viola biflora L., Corydalis curviflora Maxim. Stellaria dichotoma var. Stephaniana Rgl. и Adonis coerulea Maxim. В вершинах этих боковых падей попадаются Rhododendron capitatum Maxim., Rhod. thymifolium Maxim., Potentilla fruticosa L., душистая Daphne tangutica и другие полукустарники. Ближе к устью они сменяются кустарниками: Prunus stipulacea Maxim., Lonicera syringantha Maxim., которая в эту пору усыпана была розовыми цветами, Berberis sinensis var. angustifolia Rgl., бывшей также в цвету, Rosa sericea Lindl., Spiraea mongolica Maxim., и другими. Травы здесь очень разнообразны, но преобладает Stellera chamaejasme L., которая в мае одевает сплошным ковром розовых душистых цветов многие склоны; среди них мелькают фиолетовые цветы – Cardamine macrophylla Wild., и Iris gracilis Maxim., белые – Anemone obtusiloba Don., розовато-белые – Sisymbrium mollipilum Maxim., желтые – Corydalis linarioides Maxim., и темно-желтые, почти оранжевые – Trollius pumilus Don., который в обилии рос также и вдоль ручья, где, впрочем, главную массу цветов давали ирисы.
В этом ущелье мы встретили множество самых интересных чешуекрылых; среди них два новых вида – Erebia herse Gr.-Gr. и Oeneis vacuna Gr.-Gr. и несколько новых разновидностей – Pieris napi var. sifanica Gr.-Gr., Lycaena orion var. orithyia Gr.-Gr., Lyc. venus var. sinica Gr.-Gr. и Pyrgus carthami var. sifanicus Gr.-Gr.; сверх того несколько видов, ранее не встреченных или добытых в ограниченном количестве экземпляров, а именно: Aporia kreitneri Friv., Lycaena minima Fuessl., Carterocephalus gemmatus Leech. и Nisoniades popovianus Nordm.
20 мая мы выступили дальше и первые четыре километра шли вниз по р. Синин-хэ, которая хранила здесь прежний характер бурной реки, местами стесненной надвинувшимися на нее скалами. У пикета Ша-коу-цзы река вошла в щеки; дорога здесь сузилась, прижалась к скале красного гнейса и окончательно потеряла вид колесной дороги; между тем мы сами встретили за пикетом китайского чиновника, который тащился шагом в извозчичьей арбе: беднягу, вероятно, порядком-таки растрясло, так как он имел самый несчастный вид.
У городка Па-ша-гоу мы перешли на правый берег реки по узенькому деревянному пешеходному мостику весьма жидкой постройки. Отроги хребта Ама-сургу отошли здесь далеко в глубь страны, раздвинулись и выслали вперед только невысокие гривки, сложенные из горизонтально напластованных красных глин. Эта широкая поперечная долина, орошаемая речкой Пэнь-сан, вся распахана и покрыта
Пройдя деревню Гу-сы-ин, мы увидели впереди стены городка Чжэнь-хай-ина (Чжан-хай-пу), по-видимому, только недавно восстановленные; здесь нам была устроена обычная встреча, но мы заявили желание следовать дальше и, распрощавшись с офицерами гарнизона, круто свернули к горам.
Путь наш шел вверх по речке Пэнь-сан, почти полностью разобранной на арыки. Китайцы копошились здесь всюду, занимаясь полотьем сорных трав на полях. Только немногие глинистые бугры, поросшие Stellera chamaejasme L., были необработанными. На седьмом километре от Чжэнь-хай-ина, миновав селение Хан-ду-лу, мы свернули к юго-востоку и стали подыматься на невысокую грядку гор, служащую водоразделом речке Пэнь-сан и другой, название которой осталось нам неизвестным. Дело в том, что караван наш в это время растянулся километра на полтора. Наши конвоиры, торопясь добраться скорее до станции, ушли вперед, окрестности же были безлюдны, так как упавший на землю туман и дождь разогнали всех поселян по домам, разбросанным по нагорью далеко в стороне от дороги.
Эта безымянная речка текла в тесной долине, ограниченной невысокими глинистыми горами и также распаханной. В том месте, где мы на нее вышли, она составлялась из двух рукавов. Мы направились по восточному логу и, миновав при его устье селение, стали вновь подыматься на гору. Здесь мы прошли деревни Цзы-ё-цза и Ши-чу-цза, окруженные высокими тополями, после чего, наконец, поднялись на весьма пологий увал, с которого, по-видимому, открывался далекий вид на окрестности; нам говорили даже, что с него монастырь Гумбум виден как на ладони; но, к сожалению, за туманом мы не могли рассмотреть в указанном направлении ничего, кроме общего направления горных масс.
За увалом мы очутились на большой караванной дороге, ведущей из Гуй-дэ-тина в Гумбум; при этом нам показалось, точно мы спустились в яму. На нас сразу пахнуло здесь холодом и сыростью, и туман окончательно заволок все окрестности. Тем не менее мы разглядели, что к югу от нас высились скалы из темной массивной породы; очевидно, мы добрались здесь до подошвы каменных гор.
В яме расположен был пикет Да-тэн, и текла какая-то речка, которая далее скрывалась в узких щеках. Нам предложили на ее берегу раскинуть свой бивуак. Хотя место было сырое и показалось нам неприветливым, но мы согласились на предложение, так как было уже поздно (мы прошли свыше тридцати двух километров) и дождь заметно усилился. На следующий день, также под дождем, мы перевалили через гору, сложенную из красных глин, песчаника и конгломерата, и вышли на тракт Мын-дань-ша, ведущий из г. Синина в Гуй-дэ. Он пролегал вдоль речки Нань-чуань, которая протекала в широкой долине, поросшей травами и кустарником. Место было привольное, и мы решись простоять здесь с неделю, но… судьба судила иначе.
Нас посетило ужасное несчастье, стоившее жизни одному из наших спутников – казаку Колотовкину – и совсем изменившее наши планы на будущее. Вместо того чтобы идти дальше на юг, к водоразделу бассейнов Ян-цзы-цзяна и Хуан-хэ, мы целых пять недель простояли на северных склонах Сининских альп и, совершив лишь небольшой разъезд за Хуан-хэ, тихо побрели с больным Колотовкиным в обратный путь, на далекую родину. Но… бедняге не суждено уже было снова увидеть последнюю. Он скончался 19 июля, в долине р. Ара-гола, мужественно, как настоящий солдат. Мир праху твоему, добрый товарищ!
К этому грустному событию я должен буду не раз еще возвращаться в последующем изложении хода нашей экспедиции; теперь же скажу, что Колотовкин умер от гангрены, вызванной образованием пролежней, от которых мы не могли уберечь его, несмотря на самый тщательный уход. Началом же его болезни была тяжелая огнестрельная рана в колено – последствие неосторожного обращения с оружием. Я намеренно не называю здесь по имени того из товарищей покойного, который вздумал чистить ружье, не разрядивши его. Колотовкин за несколько часов до смерти обнял его и… простил. И он заслужил это прощение, как нянька ухаживая вместе с братом за больным товарищем в течение почти двух месяцев. За свою неосторожность он достаточно был наказан.