По ступеням «Божьего трона»
Шрифт:
Спуск с перевала был круче подъема, так что мы очень скоро добрались до солончака, на северной окраине которого и находится урочище Ачик-су, или Катар-холгун (2667 футов, или 813 м), отмеченное зарослями убогого тамариска, камыша и солянок, среди которых перепархивали воробьи и камышевки. Вода оказалась здесь настолько горько-соленой и затхлой, что для питья не годилась. Впрочем, может быть, при расчистке крохотного резервуара, в котором она скоплялась, она могла бы быть и более пригодной для употребления.
Обрадовавшись возможности согреть чайник и закусить, мы тотчас же принялись за работу – выламыванье из смерзшейся солончаковой глины толстых корней гребенщика. Затем, дав нашим животным по небольшой
На ключе Ачик-су мы не рассчитывали ночевать, а потому уже вскоре после полудня тронулись в дальнейший путь.
Нам пришлось идти поперек солонца, по отвратительной дороге, представлявшей сплошной кочкарник. Местами мы огибали солончаковые топи, то, что киргизы называют «баптак», доказывающие как существование в этой долине множества ключей, так и то, что подпочвой долине Катар-холгун служат водонепроницаемые породы; местами же мы выбирались и на более сухие площадки. Несмотря на сравнительную короткость солонца, мы крайне утомились переходом через Катар-холгунскую долину и были несказанно обрадованы, когда, наконец, наша тропа стала огибать группу скалистых холмов, представлявших выходы кремнистого сланца. Тут мы свернули в устье Шальдранского ущелья, в низовьях своих представлявшего солончак, подобный только что пройденному.
В этом устье мы снова нашли ярко-красные выходы сердолика, казавшиеся издали кровавым пятном на грязно-белом фоне солончака, а затем не могли не остановиться в изумлении перед оригинальными порослями гребенщика. Мы увидали колоннаду или, точнее, ряды столообразных возвышений из мелкозема (песчаной пыли и глины), достигающих в среднем двухметровой высоты и увенчанных чахлыми и невысокими кустиками тамариска; но насколько были ничтожны наружные части этого кустарника, настолько же велики и массивны были его подземные части: со всех сторон этих колонн торчали корни, иногда, в обнаженных участках, при толщине в 8—13 см, имевшие длину, равную по крайней мере 4 м. Существование этих колонн нелегко себе объяснить, особенно ввиду невозможности происхождение их отнести всецело к процессу выдувания. Урочище это носит название Шальдран. Здесь мы ночевали, дав лошадям по несколько глотков запасной воды и пустив их спутанными в камыши, росшие по соседству.
Урочище Шальдран мы покинули до рассвета, и, пройдя по солончаковой ложбине, имевшей трухлявую почву, несколько более полукилометра, вышли наконец на твердый, хрящеватый грунт пологого склона окрайней с юга гряды. Здесь нашу тропу пересек след трех верблюдов, уходивший на запад, по мнению проводника – плохое предзнаменование, так как обыкновенно в это время верблюды еще продолжают держаться в этих местах. Оставалось надеяться, что это – случайное передвижение нескольких экземпляров, не имеющее отношения к валовой перекочевке верблюдов к озеру Баграч-кулю, которая, по словам Рахмета, происходит только к весне.
Местность, по которой мы теперь шли, выглядела крайне своеобразно; на громадном протяжении виднелись здесь пятна различных цветов, точно какая-то исполинская кисть, обмакнутая поочередно в различные краски, капризно разгуливала по серому полю пустыни. Это были выходы сердолика, кварца, гранита, кристаллического известняка, зеленого филлита, слюдистого и кремнистого сланцев, до такой степени разрушенные с поверхности, что для того чтобы добраться до куска, годного в коллекцию, приходилось нередко сбрасывать дресвы сантиметров восемь и более.
С каждым шагом вперед страна принимала все более и более волнистый характер; вскоре появились гряды и отдельные холмы, сложенные преимущественно из слюдистого сланца и вытянутые в цепи западного простирания, причем долины между ними отличались таким же бесплодием, как и самые горы; разве где мелькнет солянка «лу-как» или кустик «джусы».
Съемку в такой местности вести очень трудно; поэтому я обратился к проводнику с просьбой указать мне впереди, буде это, конечно, возможно, тот именно пункт, на который мы должны будем выйти. Рахмет-ула оглянулся и, выбрав холмик повыше, полез на него. Когда я вслед за ним взобрался туда же, то взору моему открылся с него обширнейший горизонт.
Казалось, что мы находились среди взволновавшегося, но вслед за тем и окаменевшего моря – так однообразно ровны были возвышенности, уходившие на востоке и западе за край горизонта; к северу этот грядовой мелкосопочник тянулся километров на десять, к югу – километров на пять, после чего его сменяла полого подымающаяся на юг, но все же несколько взволнованная равнина, ограниченная с востока и запада двумя сходящимися хребтами; между последними, километрах в 37 от нашего холмика, ясно намечался просвет – долина меридионального направления, на которую и поспешил указать мне Рахмет, как на место нашей будущей остановки. Но этим картина общего расположения гор и долин вовсе не ограничивалась. Далеко-далеко на юге, может быть, от нас в 100 км, виднелся громадный хребет, среди которого особенно явственно выдавалась группа из четырех пиков. Это был Тюге-тау, с которым нам пришлось познакомиться скорее, чем я мог это в то время предполагать.
Пройдя от урочища Шальдрана километров тридцать, мы завидели у подножия одного из пригорков небольшую и еще зеленую лужайку, по которой спокойно разгуливали три антилопы-джейрана. Завидев нас, они, однако, метнулись в сторону и через мгновение скрылись.
На этой лужайке решено было сделать привал. В ожидании завтрака, приготовлявшегося при помощи дров, захваченных из Шальдрана, я отправился бродить по окрестностям. Здесь я видел норки мелких грызунов и нашел уже мертвый и поломанный экземпляр какой-то пимелии.
Дав лошадям немного воды и позавтракав, мы тронулись далее. Некоторое еще время мы шли волнистой местностью, затем, спустившись с пологого увала, очутились в виду амфитеатром сходившихся гор, невдалеке от сухого и глубокого русла реки, которая, вырвавшись из ущелья широким протоком (до 320 м шириной), омывала некогда стеснявший ее с запада скалистый массив и, приняв затем сначала западное, а потом северо-западное направление, терялась в дали. Спустившись под яр и подымаясь этим протоком, мы втянулись в сквозное ущелье, которое оказалось очень коротким и вскоре вывело нас на обширное плато или, точнее, широкую продольную долину юго-восточного простирания.
Здесь мы на первых же порах натолкнулись на небольшую площадку, поросшую камышом (несмотря на позднее время, местами еще зеленевшим), среди которого в берегах, белых от соли, протекал небольшой ручеек, который тут же и уходил в землю. Вода в нем оказалась также соленой, а потому мы, не останавливая тут своего каравана, направились далее. Вскоре впереди, среди совершенно плоской равнины, мы завидели небольшое возвышение, поросшее тамариском. Оно представляло невысокие наметы песку и было отовсюду окружено частью солонцом с трухлявой почвой («сор»), частью солонцеватым кочкарником. Это вызвышение и было урочище Ильтырган (3970 футов, или 1210 метров).